Школа для негодяев

— Если бы золото могло говорить, оно бы порадовалось такой судьбе, — хихикнул он, и эта широкая, самодовольная улыбка обошлась напыщенному интеллектуалу довольно дорого. Два дня спустя профессор уже не улыбался: его вытурили из Норфолкского исторического общества и лишили нескольких солидных правительственных грантов на исследовательские работы. Впрочем, он сам загнал себя в угол, отказавшись взять назад свои комментарии. Забавно… Зато мы все сочли его отличным парнем.

В тот вечер показали еще много достопамятных кадров. Самое большое впечатление на телезрителей произвели веревки, которые тянулись в музей с крыши соседнего здания. Первыми наше приспособление заметил оператор, делавший съемку с вертолета. Таких, кто с первого взгляда не понял, на что глядит, нашлось немного. Примечательно, однако, что первые копы, прибывшие на место преступления, вообще не обратили внимания на крюки и веревки, решив, что это инвентарь пожарной бригады. Только после того, как музей очистили от дыма и обнаружили разбитые витрины, стало понятно, что кой-чего не хватает.

Ну и, конечно, пожарные наткнулись на парализованных охранников, как в залах, так и в центральном пункте службы безопасности. Все охранники в один голос рассказывали смешную историю насчет банды карликов, переодетых в школьную форму, которые пришли и вырубили их. Только после того, как эта байка просочилась в теле- и радиоэфир, тот самый сержант полиции, что так услужливо держал лестницу, решил сделать несколько звонков и проверить, благополучно ли мы добрались до больницы и насколько там задержимся.

Само собой, в больнице мы не появлялись, и это известие, вероятно, дошло до него вместе с глубоким и безошибочным предчувствием дурного. Сержант вынужден был признать, что и сам может поделиться не менее смешной историей. И сразу же по всем каналам полетело: ограбление совершили дети.

Мы услышали эту новость, когда скребли и чистили Гафин. Копы кинулись искать группу школьников.

Сперва полиция отказывалась даже допускать эту версию, и во всех репортажах пока что уверяли, будто мы лишь переоделись детьми. Только в пятичасовом вечернем выпуске новостей копы наконец встали перед камерами и, почти извиняясь, подтвердили, что преступники, которых они ищут по подозрению в причастности к ограблению музея, — «довольно молоды». По прикидкам копов, наш возраст оценивался где-то между семнадцатью и двадцатью годами. В действительности никому из нас не было больше пятнадцати, даже здоровяку Неандертальцу, который на самом деле считался по старшинству третьим с конца в классе.

Да, ограбление совершили дети, и эта новость ошеломила всех. Прошло почти три дня, пока полицейское начальство, в конце концов, не признало очевидные факты, на что отчасти и рассчитывал Грегсон. Три дня — вполне достаточно, чтобы навести порядок и убраться. Впрочем, Грегсон отвел нам всего день, за который мы должны были сделать уборку и уничтожить улики, связывающие нас с громким ограблением музея. Точнее не день, а четырнадцать часов.

— Бампер, просыпайся! Да просыпайся же, черт побери! — тормошил меня Крыса.

— Какого хрена… — сонно пробурчал я, разлепив глаза, но ничего больше сказать не успел, потому что зашелся в приступе дикого кашля.

Я перхал и перхал, пока у меня не начало саднить в горле. Скоро засаднило так, что кашель стал причинять невыносимую боль, но я все равно продолжал захлебываться и кашлять, кашлять и захлебываться. Только подняв глаза на Крысу я сообразил, в чем дело: вся комната была наполнена дымом.

— Надо валить отсюда! — крикнул мне Крыса. Я с трудом разобрал слова, поскольку рот и нос его были закрыты мокрой салфеткой, а за дверью уже ревело пламя.

В этот момент я заметил, что Трамвай и Четырехглазый яростно трясут решетку на окне, в отчаянии пытаясь высунуть головы наружу и глотнуть свежего воздуха.

— Гребаная школа горит! — поделился со мной последними сплетнями Крыса.

Я прижал к лицу подушку и через этот фильтр сделал несколько вдохов, чтобы унять кашель, потом спрыгнул с кровати и тут же налетел на шкаф, — голова кружилась, а коленки были словно в пижаме. К тому же я уронил подушку и снова начал кашлять. К счастью, Крыса поднял меня и снова ткнул подушку мне под нос.

— Окно! Окно! — вытянул я палец, но Трамвай крикнул, что решетка слишком крепкая.

— Помогите! Спасите! — вопил Четырехглазый. Он не обращался к кому-то конкретно, а просто выл, как воют люди перед неминуемой гибелью.

— Господи, блин, боже! — взвизгнул я, подпрыгивая, точно кузнечик, и, в конце концов, заскочил на кровать.

Пол был горячим, будто нагретая сковородка. Крыса заметил мои танцевальные па и перебросил мне ботинки. Я быстро обулся и подбежал к Четырехглазому и Трамваю, которые продолжили терзать окно.

— Помогите! Помогите! На помощь! — орал я, вцепившись в решетку побелевшими пальцами. — Спасите!

Увы, вряд ли кто-то сумел бы нам помочь. Для спасения требовалась лестница, кусачки и пятнадцать минут времени. В ловушке, одни, мы были обречены…