Школа добродетели

— А где мистер Бэлтрам? — спросил Стюарт. — Я имею в виду не Эдварда, хотя он тоже мистер Бэлтрам. Я говорю… об отце Эдварда…

— Его здесь сейчас нет, — ответила матушка Мэй.

— Сегодня тут только мы, — сказала Беттина.

— Вы очень добры, — отозвался Стюарт. — Но… Эдвард… тебе и правда лучше? Может, стоит…

— Да, мне лучше… спасибо, что приехал, но оставаться здесь тебе не нужно.

— Нет-нет, вы должны остаться, — возразила матушка Мэй. — Вы нужны нам! Теперь вы оба здесь!

Голос ее звучал весело.

— Вы оба никогда не уедете, — проговорила Илона.

— Нам нужен нравственный самурай, — со смехом сказала Беттина.

— Я знаю, что вы — идеалист, — сказала матушка Мэй. — Но если серьезно, вы можете нам помочь…

Откуда-то из глубин дома со стороны Перехода раздался странный звук. Он постепенно усиливался, словно одновременно дергали струны и бренчали на множестве музыкальных инструментов. Звук нарастал, будто настраивался оркестр. А потом резко оборвался, и наступила тишина.

— Это для него, — произнесла Беттина, посмотрев на Стюарта сияющим взором.

— Духи приветствуют тебя! — воскликнула Илона и захихикала, прикрывая рот руками.

— Звук арфы, — сказала матушка Мэй. — Не знаю, что это может означать.

Стюарт сидел совершенно неподвижно и едва дышал, погруженный в себя.

Матушка Мэй задержала на нем взгляд, потом посмотрела на Эдварда. Эдвард увидел, что ее глаза спрашивают что-то у него, рассмотрел в них какую-то одобрительную искорку, но отверг этот вопрос и отвернулся. Потом она тихо (низким легким шепотом, каким хороший актер обращается к галерке; кажется, его не слышит никто, кроме того, к кому он обращен) сказала:

— Эдвард, мой дорогой, ты себя неважно чувствуешь. Не лучше ли тебе вернуться в кровать?

— Хорошо, — громко ответил Эдвард и резко поднялся, отодвинув назад стул, заскрежетавший по плиткам.

Почти сразу же встал и Стюарт.

— Я, пожалуй, тоже лягу, если вы не против. Я привык рано ложиться.

«Он старается ублажить меня», — подумал Эдвард, уже успевший пройти полпути до двери. Однако у двери в Переход он затормозил и прислушался. Матушка Мэй остановила Стюарта — она спрашивала, когда тот обычно встает, поддразнивала его. Потом Беттина принялась говорить о завтраке. Потом они все рассмеялись.

Эдвард пошел медленнее. Ноги его подгибались, во рту он чувствовал горечь. В Переходе было темно, но он теперь знал его наизусть. Лампа в нише у каменных ступенек Селдена испускала тусклый свет. Потом у него за спиной возник новый свет, послышались шаги. Это была Илона. Она принесла лампу и поставила на одну из полок в коридоре. Лампа, чтобы осветить путь Стюарту. Эдвард ускорил шаг, почти перешел на бег.

— Эдвард… постой… не сердись.

— Я и не сержусь. Я тебе уже сказал. Я просто болен.

— Не болей. Ты помнишь, что я тебе сказала?

— Да, Илона.

— Ты мой единственный.

— Как это… ужасно… — сказал Эдвард.

Он сделал еще несколько шагов по каменным ступенькам, остановился на повороте и посмотрел вниз на сестру с ее дурацкими косичками, ленточками, пухлыми щечками и маленьким востроносым птичьим личиком. Ему показалось, что она готова заплакать.

— Ну ладно, ладно, — сказал он и побежал наверх в свою комнату.

Он зажег лампу, закрыл ставни и в безумной спешке начал раздеваться. Стащил с себя длиннополую рубаху и обнаружил, что цепочка Илоны все еще болтается у него на шее, сорвал ее — она была до странности теплой, даже горячей. Ему удалось кое-как напялить пижаму. Цель его состояла в том, чтобы успеть прикинуться спящим, когда войдет Стюарт. Эдвард залез в кровать и замер, потом принялся массировать ноющие ноги, ощущая, как пот покрывает все тело, скатывается по груди.

«Может быть, с ее стороны это все же проявление доброты, — думал он. — Может, она и в самом деле хочет помочь. Она любит меня, они все меня любят, они мне так нужны, а я вел себя отвратительно». Какие, черт побери, изощренные, хитроумные мысли рождаются в голове матушки Мэй — матери, жены, мачехи — и как разобраться в мыслях такой женщины? «Возможно, все ради Беттины, — подумал он. — Наверное, именно это и имела в виду Илона. Она хотела сказать мне, что не собирается влюбляться в Стюарта. Но Стюарт мог бы жениться на любой из них, а у меня такой возможности нет». Потом он решил: нет, это чистое безумие. Затем перед ним возник образ Брауни, словно Эдвард долго вслепую продвигался к нему сквозь многолюдную фантасмагорию и наконец нашел. Эдвард воззвал к ней: «Помоги мне, Брауни, помоги мне!» Потом он вспомнил, что забыл выключить лампу. Когда он поднимался с кровати, в комнату вошел Стюарт.

— Эд, ты болен. Как ты себя чувствуешь? У тебя температура?

— Да нет, с какой стати?

Стюарт сел на кровать. Эдвард, уже успевший забраться под одеяло, отодвинул ноги к другому краю. Он натянул простыню до самой шеи и над нею уставился на Стюарта.

— Странно тут как-то все, — сказал Стюарт. — Что ты об этом думаешь?

— Ничего, — ответил Эдвард. — Думать об этом невозможно. Просто оно такое, и все.

— Что это был за странный шум?

— Да что-то там у них на кухне свалилось.