Школа негодяев

То, что лежало в выгребной яме, не было трупами взрослых людей. Мертвые подростки. Не дети – тела были крупнее, но и не взрослые. Наверное, те, кто не выдержал химобработки или «съехал с катушек» при записи новой матрицы на обезображенный препаратами мозг.

Одноразовые инструменты. Мусор.

Их не хоронили и не сжигали. Слишком много чести. Их выбрасывали, как севшие батарейки.

Ноги у Ирины подломились, она, было, осела, теряя сознание, но тут же вскочила, и на четвереньках, гремя оружием о землю, метнулась вверх, на рельсы, где звучно и густо вырвала.

«А ведь она видела многое, – подумал Умка, все еще обшаривая глазами яму. – Она видела такое, от чего блевали бы даже опытные санитары городского морга. Но чтобы так… С таким цинизмом отнестись к мертвым – это даже не бросить их собакам. Гораздо хуже. Понятно, что мертвецам все равно, но те, кто бросил сюда тела, тоже давно мертвы, потому что в этом поступке нет ничего от живого человека…»

Умка выбрался на рельсы, опустился на колени рядом с Ириной. Она сидела на шпалах, поджав под себя ноги, не озаботившись даже вытереть следы рвоты с губ, и тихо, с подвыванием, плакала.

Сказать было нечего. Сергеев просто обнял ее за плечи, прижал к себе и, уткнувшись в его куртку, Ира зарыдала в голос.

Надо возвращаться, подумал Сергеев. Вадим с Матвеем уже волнуются. Надо возвращаться. А потом садиться в засаду, здесь, у ямы, и ждать следующую группу ассенизаторов. И когда они появятся… Когда они появятся, они пожалеют, что родились на свет. А мы въедем на базу в их одежде, на их же мотодрезине. Пусть только они появятся. Пусть…

И в этот момент Умка почувствовал, как рельс, на который он все это время опирался левой рукой, начал тихонько вибрировать.

* * *

– Телефон не отвечает…

Сергеев не стал дожидаться, пока «Нокия» начнет повторный набор, и снова нажал кнопку с зеленой трубкой.

– Не хочет с тобой говорить… – констатировал Блинов с печалью в голосе.

Виски циркулировал в его крови в объёме не меньше литра. Владимир Анатольевич то трезвел на глазах, то снова сваливался в пике. Справедливости ради надо было заметить, что такая доза могла свалить слона среднего размера, но в сочетании с адреналином спиртное действовало слабо, Блинчик никак не мог достичь желанного состояния беззаботности.

– Ты не только меня обидел. Ты и ее обидел. Ты, Умка – злой! Ты обижаешь всех! А зачем? Зачем, спрашивается в задаче?

– Ох, помолчал бы ты, Вова…

Длинные гудки.

Не стерильный голос оператора, а длинный безнадежный гудок.

«Я не хочу тобой говорить».

«Абонент Плотникова не хочет отвечать на ваши звонки, пожалуйста, позвоните позже. А еще лучше – никогда не звоните».

Умка вдруг представил себе Викин «Нокия Артэ», вибрирующий на полированной столешнице, и как она смотрит на мигающую надпись на экране, и медленно проводит рукой над телефоном, но не для того, чтобы снять трубку, а для того, чтобы сбросить в пепельницу столбик серого пепла. А трубка жужжит и медленно ползет по столу, словно живое существо: «Ну, возьми меня, хозяйка, пожалуйста, возьми!»

– Вот ты затыкаешь мне рот, но сегодня мне поверил? – спросил Блинов и закивал головой, словно старый китайский болванчик. – А как же, а как же! Тут, когда дело касается твоей Вики – ты мне поверил… Это хорошо! Друзьям надо верить…

В комнату заглянул Васильевич.

– Владимир Анатольевич, борт готовят. Пора выезжать.

Блинчик замахал коротенькими ручками.

– Сейчас, сейчас… Мне переодеться надо! Не могу же я лететь в таком виде? Правда, Умка? Я быстро… В душ – и сразу едем!

Он попытался встать, но не удержался и с размаху шлепнулся седалищем на подушки дивана, отчего каркас застонал и затрещал. Бузькин посмотрел на шефа, потом на Сергеева, раздраженно пожал плечами и вышел. Блинову удалось встать только с третьей попытки, и он по сложной траектории направился к дверям туалета.

Сергеев набрал телефон Марины Плотниковой. Тот же эффект.

– Ты не переживай, Сергеев, – сказал Блинов, неуверенно открывая дверь в службы. – Ну, мало ли что может быть? Может, они в кино? В театре? Просто звук выключили? Ладно, Вика тебя не любит, но малая-то точно ответит!

– Я поеду к ним. А ты, давай – мотай в аэропорт и дуй отсюда, пока твой друг-прокурор тебя не посадил.

– А давай я вас подожду… – с пьяной смелостью предложил Блинчик. – Хули там прокурор! Видали мы таких прокуроров! Я их, знаешь, на чем вертел?!

Он таки вошел в ванную, но тут же вывалился обратно с полотенцем, которым вытирал потный, несмотря на то, что кондиционеры работали на полную мощность, лоб.

– Они думают, что я кончился. Все эти прокуроры, гэбня ебуч. я, думают, что меня сожрали! А я не кончился! Пусть подавятся! Я не буду прятаться, Умка! Я пойду на них грудью!

– Тогда тебя убьют, – пробурчал Сергеев, терзая телефон. – Или посадят. Или посадят, а потом убьют.

– Хорошо, – согласился Владимир Анатольевич, всем своим видом показывая, как тяжело ему смирить гордость. – Пусть ты прав! Вовремя отступить – это не позор, а мудрость! Я уеду и спрячусь! Но ненадолго! Только на несколько месяцев! А потом вернусь, и тогда…