Школа Робинзонов. Клодиус Бомбарнак

Париж телеграмму, как бы дорого она ни стоила: такое известие оправдает любые расходы. Уж на этот раз я не получу выговора от редакции! Тут не может быть никакой ошибки, вроде той, что произошла у меня с мандарином

Иен Лу. Она остается на моей совести, несмотря на то, что

137 Ошибка автора: Хара-Нур – бессточное озеро.

138 В евангельской легенде последняя вечерняя трапеза Христа со своими учениками-апостолами.

попался я на удочку в стране лже-Смердиса139. Пусть хоть это послужит мне оправданием!

Значит, решено. Как только мы прибудем в Сучжоу, я немедленно даю телеграмму. Славное имя Фарускиара должно прогреметь на всю Европу! К тому времени испорченный участок пути, а вместе с ним и телеграфная линия будут полностью восстановлены.

И вот мы сидим за столом. Фульк Эфринель постарался все устроить наилучшим образом. Свежая провизия для настоящего пиршества была закуплена в Чарклыке. Но кухня теперь не русская, а китайская, и руководит приготовлением блюд китайский повар. К счастью, нам не придется есть палочками: в поезде Великой Трансазиатской магистрали ножи и вилки допускаются даже и при китайских кушаньях.

Я сижу слева от миссис Эфринель, а майор Нольтиц –

справа от Фулька Эфринеля. Остальные гости расселись, как пришлось. Немецкий барон, не способный дуться и отнекиваться, если маячит лакомый кусок, тоже находится в числе приглашенных. Другое дело сэр Фрэнсис Травельян – тот даже и бровью не повел, когда был позван на свадебный пир.

Сначала были поданы супы – с курицей и яйцами чибиса; затем – ласточкины гнезда, расчлененные на тонкие нити, рагу из крабов, воробьиные горлышки, хрустящие свиные ножки под соусом, бараньи мозги, жаренные в масле трепанги, плавники акулы, клейкие и тягучие; на-

139 Смердис – сын персидского царя Кира (VI в. до н. э.) – был убит своим братом, который держал в тайне его смерть, в то время, как жрец Гомата выдавал себя за убитого

Смердиса.

конец – побеги молодого бамбука в собственном соку, корни кувшинок в сахаре и много других невероятных китайских кушаний, запиваемых подогретым в металлических чайниках шао-сингским вином.

Праздник проходит оживленно, весело и, можно даже сказать, в интимной обстановке. Однако молодой супруг, как это ни странно, не уделяет ни малейшего внимания молодой супруге и… наоборот.

А наш первый комик, вот неугомонный балагур! Из него так и сыплются залежалые анекдоты, непонятные большинству прибаутки и допотопные каламбуры, которые кажутся ему верхом остроумия. И он так заразительно хохочет, что невозможно не засмеяться вместе с ним. Ему захотелось во что бы то ни стало узнать несколько китайских слов, и когда Пан Шао говорит ему, что «чин-чин»

значит спасибо, он принимается по всякому поводу «чинчинить», корча при этом уморительные рожи.

Потом приходит черед и до песен – французских, русских, китайских. Пан Шао поет «Шанг-Туо-Чинг» или

«Песню мечты», из которой я узнаю, что «цветы персика особенно хорошо пахнут при третьей луне, а цветы гранатового дерева – при пятой».

Праздник окончился только в полночь. Мы вернулись на свои места и сразу же улеглись спать. Никто из нас не слышал, как объявляли названия станций, предшествующих Сучжоу.

Местность заметно меняется по мере того, как железная дорога, огибая восточные отроги Наньшанских гор, спускается ниже сороковой параллели. Пустыня постепенно исчезает, видны многочисленные поселки, плотность населения возрастает. Вместо безнадежно-унылых песчаных пространств повсюду расстилаются зеленые равнины и нередко даже рисовые поля. С окрестных гор сюда сбегают быстрые ручьи и полноводные реки. После тоскливого однообразия Каракумов, после безотрадных гобийских песков мы можем только порадоваться такой перемене! От самого Каспийского моря пустыни беспрестанно сменялись пустынями, за исключением небольшого отрезка пути, проходящего по массивам Памирского плоскогорья.

Теперь, приближаясь к Пекину, поезд Великой Трансазиатской магистрали будет проезжать живописные долины с едва различимыми на горизонте очертаниями далеких гор.

Мы вступили в Китай, в настоящий Китай с его шелковыми ширмами и фарфоровыми вазами – на территорию обширной провинции Ганьсу!

Через три дня мы достигнем конечной станции, и не мне, газетному репортеру, привыкшему к жизни на колесах, жаловаться на продолжительность и тяготы путешествия. Скорее пристало роптать Кинко, запертому в своем ящике, и хорошенькой Зинке Клорк, с тоской и нетерпением ожидающей его в Пекине, на улице Ша-Хуа.

Мы останавливаемся в Сучжоу на два часа. Первым делом я бегу в телеграфную контору. Услужливый Пан

Шао охотно соглашается быть моим посредником. Телеграфист сообщает нам, что столбы на линии подняты и депеши передаются без всякого промедления.

Я тотчас же отправляю «XX веку» такую телеграмму:

«Сучжоу 25 мая 2 часа 25 минут пополудни.

Между Черченом и Чарклыком поезд подвергся напа-

дению бандитской шайки знаменитого разбойника Ки