ЛУИ-ФЕРДИНАНД СЕЛИН

ШКОЛА

ТРУПОВ

перевод на русский: Михаил Хрусталёв

редакция: Фома Ждущий

дизайн обложки:

Андрей Колесников

27.05.2017

Предисловие к изданию 1942-го г.

Много воды утекло с тех пор, как вышла эта книга.

Мир изменился. Ещё несколько месяцев, несколько лет, и нам будут рассказывать истории, у которых не будет ни начала, ни конца, никто ничего не будет помнить. Подлинные свидетели умрут или превратятся в маразматиков либо будут кем-то завербованы.

Убивать молчанием или писаниной - боюсь, что в этом и заключается великая работа нашего времени. Ах! я как свои пять пальцев знаю это ремесло, я и есть само наше время! Одержимый писательством! Однако весьма недоверчивый и восприимчивый.

Два-три слова об этой книге, её характерных чертах и маленьких достоинствах, прежде чем она будет окончательно забыта.

Напечатана при Даладье.

Он осудил её автора 21 июня 1939-го г., после жалобы господина Руке, который нашёл её возмутительной. Господин Руке - член Профсоюза работников металлопромышленности и Интернациональных Бригад. Появление "Школы"

в свет не произвело никакого шума - абсолютная тишина, даже во французской прессе - в том числе и пацифистской, и антисемитской, и франко-немецкой, и так далее, и так далее... ни единого отклика, ни единой строки, полное молчание, всеобщий страх, тотальное отрицание. Причина этой единогласной икоты в том, что "Школа" - это единственный документ своего времени (будь то газета или книга), который является одновременно и антисемитским, и расистским, и коллаборационистским (преждевременно) - вплоть до немедленного военного союза против Англии и масонов; кроме того, он предсказывает абсолютную катастрофу в случае конфликта.

Не станем забывать о том, что при Блюме вы вполне могли быть тем или другим, но только не всеми сразу. Что-то одно! В целом вас терпели... но всегда с небольшой оговоркой, поправкой, помаркой - чем-угодно.

Если вы были антисемитом и одновременно антирасистом - пожалуйста! На здоровье! Пустяк!... Если вы были сторонником примирения и одновременно занимали проанглийскую позицию - да ради бога! Браво! Вы против войны? Как хотите! Но при этом будьте докладчиком в ложе! Компенсация! Маленький крючок в вашей заднице, напоминающий об уважении к морали, обычаям, хорошему тону, Родине, и, разумеется, еврею!... Помните о самом главном!... Обо всех хамелеонских штучках!

Словом, достоинство этой книги заключается в том, что она была отвергнута всей французской прессой (в том числе и антисемитской) как абсолютная мерзость, которой следует касаться только пинцетом.

Между тем, меня прочитали прокуроры и люди из L’Humanite. Караул! Уголовник!

В день судебного заседания - всё та же удивительная сдержанность французской прессы - в том числе антисемитской, пацифистской, прогерманской, и так далее. - Присутствовали только адвокаты и журналисты L'Humanite, Popu, la Lumidre, и так далее, и так далее... целые толпы!

На моей стороне - ни души.

Грязная скотина позорит лучшие намерения...

Во время первого слушания дела - превосходная речь нашего храброго Содмона, затем, спустя целых три месяца (более чем достаточно, чтобы навести все справки), на суде присутствовали только Дэноэль, я сам (разумеется), г-жи Канаваджо, Мари и Рене, наш хороший друг Бернардини, Монтандон (со своим зонтом), Бонвийер, наш любезный Чан - продавец книг и г-жа Альманзор.

Вот и всё - не так уж и много для такого большого города, в любое другое время всегда более охочего до авантюр и трагедий.

Еврей просто хладнокровно прошёл мимо.

Такие вот дела.

*****

Прогуливался я раз, погружённый в свои мысли, вдоль канала между Жатт и Курбевуа, я думал о мелочах, мне было скучно... Само собой, топиться я не собирался... тем не менее, я был озадачен, я не находил решения.

Жизнь никогда не была мёдом.

Мельком глядя на окрестности, я увидел баржу, всю покрытую тиной и перевёрнутую вверх дном, она походила на своего рода бон... и небольшую лебёдку...

Гляжу я ещё дальше... и замечаю русалку, барахтающуюся в воде, грязной и вонючей... среди тины и пузырей... Я почувствовал себя неловко и сделал вид, что не вижу её... Я осторожно отошёл...

— Вот это да ! Подумать только ! Фердинанд ! Не хочешь поздороваться, шалунишка ? Посмотрите, какой он важный ! Невоспитанный пижон ! Куда это ты так торопишься ?...

Я

был знаком с этой русалкой, с этой нахалкой, мне нередко доводилось встречаться с ней при довольно деликатных обстоятельствах, в абсолютно иных водах, в другое время, в Копенгагене, Сен-Лоране, растерянной, потерявшей голову от пены, радости, молодости, опьянённой брызгами... Я был поражён тем, как низко она пала... Вот так, в Сене... смолистой, сточной...

— Куда бежишь, фантазёр ? Хер писаный !... — обращается она ко мне.

Я знал эту интриганку... во что она превратилась в этих краях !... Я видел её прямо перед собой. Что за жалкая физиономия !

— Теперь я кажусь тебе отвратительной ? На себя глянь, пугало ! Давай ! Обними меня !