Школа ужасов

– Я молился за него в Итоне, Хелен. Я когда-нибудь говорил тебе? В мемориальной часовне. Четыре архангела смотрели на меня сверху из всех четырех углов и обещали– мои молитвы будут услышаны. Я приходил туда каждый день. Вставал на колени и молился: Боже, сохрани жизнь моему отцу. Я сделаю все, что пожелаешь, Господи. Только бы он не умирал.

– Ты любил его, Томми. Любой ребенок молится о своем отце. Дети не хотят, чтобы родители умирали. В чем же твоя вина?

Линли покачал головой:

– Не в том дело. Я не понимал тогда, не думал. Я молился, чтобы он не умирал. Хелен, я молился, чтобы он остался жить. Мне и в голову не пришло попросить, чтобы он исцелился. Моя молитва была услышана, он прожил еще шесть лет, шесть мученических лет.

– Ох, Томми!

Ее нежность, ее сочувствие сокрушили его. Слова вырвались помимо его воли:

– Как я скучал по тебе!

– Я тоже, – ответила она. – Честное слово.

Могут ли четыре простых слова подарить надежду? Линли прикидывал так и этак, наполнял ее ответ смыслом, обещанием. Стоило ей произнести эти слова, и он уже готов был все поставить на карту, вновь объясниться в любви, отдать ей всю свою жизнь, потребовать, чтобы она признала, приняла давно установившуюся между ними близость. Но за эти два месяца, два месяца разлуки, два месяца, когда он ни на единый час не забывал ее, Линли, по крайней мере, научился сдерживаться.

– У меня дома есть непочатая бутылка шерри, – отважился намекнуть он. – Приезжай, отведай, скажешь, каково на вкус.

– Томми, ты же знаешь, я не могу устоять перед шерри. Можешь процедить его через собственные грязные носки, а я все равно буду пить и расхваливать.

– Когда-нибудь это с тобой и случится, – напророчил он, – но не в этот раз.

– Да? Почему?

– У меня есть почти чистые носки, всего один раз надеванные.

Она рассмеялась. Лицо ее радостно вспыхнуло. Осмелев, он поспешно предложил:

– Как насчет сегодня? – и тут же торопливо добавил: – Или завтра, или позднее. Ты же устала с дороги.

– А что потом, после шерри? – уточнила она. Линли отбросил всякое притворство.

– Не знаю, Хелен. Может быть, расскажешь мне про поездку, а я расскажу тебе про работу. Засидимся допоздна, взобьем омлет, он у нас подгорит, и придется выбросить все в помойку. Или просто проведем вечерок вдвоем. Я не знаю, Хелен. Что тут поделаешь? Я просто не знаю.

Леди Хелен помедлила с минуту. Взгляд ее скользнул в сторону сержанта Хейверс и ее матери. Небольшая группа людей вокруг них уже почти рассеялась. Линли понимал, что Хелен собирается подойти к Барбаре и его место там, рядом с Барбарой, а не подле женщины, в которую он влюблен. И все-таки он торчит возле нее и ждет хоть намека, любого намека на будущее, которое его ждет. Он негодовал на самого себя: он поставил Хелен в неловкое положение. Он требует от нее ответа, требует немедленного решения и тем самым вновь и вновь вынуждает ее отдаляться от него.

– Слушай, извини, – забормотал он. – Не подумал. Кажется, у меня это хроническое. Пойдем, поговорим с Барбарой?

– Да, давай. – Похоже, она вздохнула с облегчением.

Подхватив Линли под руку, Хелен направилась к людям, все еще стоявшим под пластиковым навесом.

– Томми, – задумчиво проговорила она на ходу. – Все-таки я обожаю шерри. С детства.

– Знаю. Вот я и подумал…

– Я согласна, Томми. Насчет шерри. Я готова отведать его прямо сегодня.

Голос ее звучал не слишком уверенно. Линли воспринял это как предостережение: не обольщайся. И все же, не удержавшись, он повторил ее прежний вопрос:

– А что потом, после шерри?

– Не знаю. Как и ты– делаю что могу. Как, для начала хватит?

Нет, конечно. Никакой ее ответ не удовлетворит его, ничто, кроме полной и окончательной уверенности. Но до этого еще далеко.

– Хватит, – солгал он. – Для начала хватит. Пока.

Они присоединились к Сент-Джеймсу и Деборе, подождали своей очереди, чтобы выразить сочувствие Барбаре. Линли ощущал прикосновение руки Хелен к своему локтю, он наслаждался легким касанием ее плеча, сознанием ее присутствия, звуком ее голоса. Ему требовалось от нее еще многое, гораздо больше, чем она готова была дать сейчас. Но он понимал: пока придется довольствоваться этим.