Школьные годы

В кабинете было полутемно. Неяркий свет настольной лампы, приглушенный абажуром, освещал часть стола с аккуратными стопками тетрадей и книг. За столом, подперев ладонью щеку, сидела Нина Александровна. В полумраке на кожаном черном диване, откинувшись на его спинку, скрестив полные ноги, удобно полулежала Алевтина Илларионовна. Разговор у них шел вполголоса.

Заслышав быстрые шаги в коридоре, женщины встрепенулись. Нина Александровна положила руки на стол, выпрямилась. Алевтина Илларионовна соскользнула на край дивана, опустила на пол ноги и натянула на колени короткое коричневое платье.

Павлов постучал в дверь и, получив разрешение, вошел.

— Извините, что задержал вас, — сказал он, подвигая стул и усаживаясь.

— Ничего, ничего! — поспешно ответила Нина Александровна. — Ну что, убедили вас десятиклассники?

— Кое в чем.

— В чем же? — тревожно осведомилась Алевтина Илларионовна.

— В том, что Александр Александрович Бахметьев — хороший учитель.

— Так это бесспорно, — сказала Нина Александровна.

— Почему же он ушел, этот бесспорно хороший педагог? — спросил Павлов.

— Он понимал, что глухому преподавать невозможно, — поспешила объяснить Алевтина Илларионовна. — Отстал от жизни.

— Он сам так считал? — удивился Павлов.

— Нет, но многие из нас так считали, — сказала Алевтина Илларионовна.

— У меня складывается впечатление, — решительно перебил ее Павлов, — что его вынудили подать заявление об уходе.

— Но я советовалась в районо, в облоно, неужели это не ясно? — не сдавалась Алевтина Илларионовна. — И все считают, что глухой человек не может преподавать.

— А ученики, получившие математическое образование у глухого учителя, сдают экзамены в вузы только на «пять»! — горячо возразил Павлов. — Это верно? Кто еще из ваших учителей может похвалиться такими итогами? Из учителей я разговаривал только с парторгом. Алексей Петрович отнюдь не разделяет вашей точки зрения, Алевтина Илларионовна. Он считает Бахметьева талантливым учителем, вполне пригодным для работы в школе. Кстати, Алексей Петрович говорит, что в те минуты, когда Бахметьев спокоен, он не так уж плохо слышит.

— Но преподавательская работа очень нервная, редко когда находишься в безмятежном состоянии, — возразила Алевтина Илларионовна.

Нина Александровна все время молчала. Она сидела прямая, с приподнятой головой, положив сухие вытянутые руки на стекло, лежащее на столе. По ее неподвижному лицу невозможно было угадать, какие чувства волнуют ее в эти минуты.

— Что скажете вы, Нина Александровна? — обратился к ней Павлов.

— Считаю, что в отношении Бахметьева нами допущена большая ошибка. — Слово «нами» она произнесла с особым нажимом, подчеркивая этим и свою вину. — Думаю, что Бахметьева мы должны любыми путями возвратить в школу. Сегодня я была у него и поняла, что он может вернуться только при условии, если Алевтина Илларионовна не останется завучем.

У Алевтины Илларионовны на лице и шее выступили красные пятна.

Нина Александровна холодно взглянула на нее и продолжала:

— Я думаю, что перемена заведующего учебной частью школы необходима: Алевтина Илларионовна не справляется со своими обязанностями.

Она пристально посмотрела в окно и замолчала, явно удивленная тем, что увидела.

— Посмотрите, товарищи, что это — пожар?!

Алевтина Илларионовна подбежала к окну.

— Что же это горит? — всплеснула она руками. — Старая или новая МТС?

В темноте зловеще розовело небо, и над черными силуэтами строений поднималось пламя.

— Я побегу одеваться! — бросилась к дверям Алевтина Илларионовна.

Павлов также поспешно вышел из кабинета, но не догнал Алевтины Илларионовны. Она бежала по лестнице, по коридору, и дробный стук ее каблуков разносился по зданию.

ОНА ЗНАЛА, ЧТО НЕ ПРИДЕТ

Трудное время переживала Екатерина Ермолаевна с тех пор, как прочитала в «Учительской газете» заметку о сельском учителе Бахметьеве. Сразу же она написала ему письмо, и, когда пришел ответ, написанный все тем же дорогим, не изменившимся за десятилетия почерком и в том же неповторимо особенном стиле, каким он ей писал в незабываемые дни юности, чувства, притупившиеся за долгие годы, встрепенулись и властно заговорили о себе. Ожили они еще и потому, что в первом же своем письме Александр Александрович с трезвой философской оценкой всего происшедшего и без юношеской застенчивости рассказал Екатерине Ермолаевне всю правду о своей любви.

По ее ответному письму и он узнал о ее большом, не погасшем с годами чувстве.

Что было делать? Писать письма друг другу, как «бедные люди» Достоевского, жить этими письмами, удовлетворяться той крошечной радостью, которую они давали?