Школьный вальс

Отвожу взгляд, чувствуя, как к щекам подкрадывается румянец. Глупая особенность! Стоит мне только смутиться, как мои щеки становятся красными, точно светофор.

— Ничего я не любуюсь, — бессовестно вру.

— Ага, конечно, — растягивает на губах самодовольную ухмылку и подмигивает. — Ты же не влюблена в меня, утёнок?

Вот это я понимаю самомнение! Он серьезно думает, что в него все влюблены?

— У тебя мания величия, — делаю вывод вслух.

— Может быть, — пожимает он плечами, — но это не отменяет того факта, что ты на меня пялилась.

— Ты тоже на меня пялишься!

Вообще-то я не знаю наверняка, но нужно же мне хоть как-то себя оправдать!

— Конечно, пялюсь, — ни на секунду не смутившись, парирует. — Ты же девчонка.

И что теперь?

— Хочешь сказать, ты на всех девчонок пялишься?

— На большинство, — уклончиво отвечает.

— Что ж, теперь когда мы выяснили, что для того, чтобы привлечь твоё внимание достаточно иметь пульс и быть женщиной, может, ты наконец расскажешь как собираешься вытащить нас отсюда?

— Все элементарно просто, утёнок, — засранец ещё раз подмигивает, после чего подносит айфон к уху. Ждет несколько секунд и, когда трубку на том конце снимают, говорит:: — Дар, срочно тащи свою задницу в кабинет химии! И захвати ключ… Да, опять… Нет, не могу… Не будь таким козлом. Давай, я жду!

— Ты позвонил Долматову? — я и не пытаюсь скрыть разочарование в голосе.

— Не переживай, Уткина, твоя репутация не пострадает, — засунув телефон в задний карман, твёрдо изрекает.

Ага, не сомневаюсь. Надеюсь, вы распознали сарказм?

Не то чтобы у меня есть выбор…

Герасимов подходит к столу, открывает журнал, берет ручку и спрашивает:

— Так ты собираешься исправить свою оценку, двоечница?

Он когда-нибудь угомонится со своими подколами? Клянусь, в этот счастливый день я запущу салют!

— Нет, я же сказала.

— Как хочешь.

Арсен на некоторое время замолкает (Аллилуйя!) и сосредоточенно подделывает себе оценки. Подойдя, заглядываю в журнал. В точности как делал он, когда ворвался в кабинет.

— Что ты делаешь? — нахмурившись спрашиваю, наблюдая за тем, как он рисует себе оценки в свободных полях.

— Исправляю оценки, разве не видно?

— Но почему так?

Герасимов бросает на меня озадаченный взгляд, а потом его лицо озаряет понимание.

— Только не говори, что ты просто собиралась исправить свою единицу.

Блин, теперь мне точно не хочется в этом признаваться. Особенно, когда он смотрит на меня, как на неразумное дитя.

— Н-нет… Ладно, да. Я хотела просто перерисовать, ясно?

— Ясно, — кивает головой, насмешливо улыбаясь. — Только так никто не делает.

— Но почему? Горгулья же ничего не замечает!

— А ты не задавалась вопросом — почему?

— Потому что она старая? — прикусив губу, робко предполагаю.

— Горгулья, конечно, старая, но пока не выжила из ума, — ну, я бы с этим утверждением поспорила, знаете ли. — Легче подделать оценки, прибавив себе пару хороших.

Понимаю, что Герасимов прав. Боже правый, какая же я тупица! Проверить не могу, что собиралась так подставиться!

— Уткина, отомри. Это не конец света. Жизнь продолжается.

— Ты не понимаешь…

— Горгулья действительно могла не заметить, если бы ты исправила, — непривычно мягким голосом замечает.

Он что, пытается меня успокоить?

— А если бы заметила? — нервно восклицаю. — Это было бы…

— Ничего бы тебе не было, — уверенно отрезает Арсен. — Ты лучшая ученица школы. Директор буквально молится на тебя. Горгулья бы повозмущалась, но она и без этого все время недовольная.

Когда Герасимов так говорит, все действительно кажется некритичным. Он же не знает мою мать, помешанную на оценках и репутации.

Положение дел таково: я должна быть лучшей. Должна поступить на бюджет в лучший физико-технический университет. Должна быть примером и гордостью семьи. Возможно, для семнадцатилетней девчонки на меня слишком много возлагают ответственности, но, знаете, я уже привыкла. Мне и самой нравится наука и математика, но иногда… Хоть на чуть-чуть мне хочется стать нормальной. Обычной девчонкой, которая, черт побери, знает как подделывать оценки и прогуливать уроки.

Похоже, Герасимов на меня плохо влияет, раз уже такие мысли лезут в голову.

— Думаю, ты прав, — задумчиво киваю головой.

Арсен как раз успевает спрятать журнал в стол, когда дверь открывается и в класс заглядывает Долматов. У него глаза чуть на лоб не лезут, когда он замечает меня.

— Да ты серьезно, что ли? Утка? — переводит ошарашенный взгляд с меня на Герасимова, а затем пошловато играет бровями. — Не знал, что ты теперь по хорошим девочкам.

— Заткнись, придурок. Это не то, что ты думаешь, — мрачнеет Арсен, подталкивая меня в спину рукой.

— А я и ничего не думаю, Арс, — облокотившись на косяк, Айдар покручивает на своих пальцах связку ключей. — Мне достаточно видеть.

Если вы ещё не догадались, эти двое — лучшие друзья. Обычно к ним прилагается еще третий недоумок — Сёма Грачов. К счастью, он не явился на мою аллею позора. Никак иначе это назвать нельзя. Не нужно иметь семи пядей во лбу, чтобы догадаться какие именно мысли витают в голове у Долматова.

— Чтобы ты не увидел, это не оно.