Шлиман. Как я нашел золото Трои

— Послушаешь вас, — говорит Шлиман, — и все так просто, a когда я потом опубликую эти цифры в моей книге, их будут читать и вовсе без удивления. Но объясните мне одно, дорогой Дёрпфельд, — ведь мы, надеюсь, оба убеждены, что никаких великанов не было, — как с чисто технической стороны можно было осуществить подобное строительство? Во-первых, каменные глыбы добывались не прямо на месте. Как доставляли сюда такие колоссальные тяжести? А во-вторых: один инженер объяснял мне, что даже при современной технике было бы весьма трудно транспортировать такие глыбы камня, какие мы видим в Микенах и Орхомене. В древности же не знали ни кранов, ни сложных подъемных машин. Взгляните на эти гигантские глыбы! Не десятки, а сотни из них весят по сто двадцать пять центнеров и больше, а перемычка Львиных ворот даже в десять раз тяжелей. И глыбы нужно было не просто-напросто передвигать, но и поднять на много метров и уложить в нужном месте. Как все это было возможно?

— Человеческими руками, — отвечает Дёрпфельд.

— Об этом страшно подумать, мой друг! Вы отдаете себе в этом отчет? Ведь это не что иное, как рабский труд! Значит, эти камни политы потом и кровью тысяч людей!

Дёрпфельд молча кивает. Они долго стоят и смотрят на стену, затем решительным шагом идут дальше: работа не терпит промедления.

Полого поднимаясь от вторых ворот, дорога ведет к просторной предфасадной площади, на восточном краю которой еще до поворота крепостной стены находился портик. (Так как колонны в те времена были еще деревянными и ими служили целые могучие стволы, то им нужны были каменные основания; они-то и сохранились в фундаменте.) Напротив портика — внушительные пропилеи, пройдя которые, посетитель вступает на большой передний двор. Чтобы восстановить его первоначальный облик, придется снести остатки византийской церкви. Через ворота — все как во дворцах Одиссея, Алкиноя, Нестора, Менелая! — попадаешь во двор мужской половины дворца, в аулу, представляющую собой прямоугольник размером пятнадцать на двадцать метров. Бесшовный известковый пол хорошо сохранился под пластом отложений: сперва идет толщиной в три-четыре сантиметра, похожий на бетон, подстилающий слой из камней и извести, затем слой небольших камней и твердой красноватой извести, а лишь поверх него собственно пол из извести и мелкой гальки. Даже теперь, более трех тысяч лет после разорения дворца, видны места, где в древности ремонтировали пол. Приходится удивляться искусству архитектора, сделавшего двор не горизонтальным, а с едва заметным уклоном, чтобы дождевая вода стекала в угол, в построенный из бутового камня колодец.

С трех сторон двор окружает неширокий портик, а у его южной стороны находится какая-то низкая кладка, в середине которой после дождя стали видны образующие круг камни. Колодец или отверстие цистерны? Нет, ведь углубление не достигает и метра. Это жертвенник! И снова Шлиман может процитировать Гомера:

Старик же Пелей конеборецТучные бедра быка сожигал молневержцу Зевесу,Стоя в ограде двора. Он чашу держал золотуюИ поливал искрометным вином горящую жертву.

Шлиман вспоминает и другую сцену, что разыгралась во дворце Одиссея, когда певец Фемий пытался избежать кровавой судьбы женихов:

…и меж двух колебался решений:Выйти ль из дома на двор и сесть за алтарь,посвященныйЗевсу, хранителю мест огражденных, — алтарь,

на которомМного бедер бычачьих сжигали Лаэрт с Одиссеем, —Иль, подбежав к Одиссею, обнять его ноги с мольбою.

С северной стороны двора за портиком с двумя колоннами и сенями находится самое большое внутреннее помещение дворца — мегарон[14], мужской зал, как переводил Фосс, в двенадцать метров длины и десять ширины. Своими размерами он превосходил святилище большинства греческих храмов классической эпохи. Пол разделен на одинаковые небольшие квадраты двойными резными линиями. Посередине большой круглый очаг, а вокруг него основы четырех колонн, державших потолок.

О мой отец! Я чудо великое вижу глазами!В зале нашем и стены кругом, и глубокие ниши.Бревна еловые этих высоких столбов, переметов… —

так, вероятно, воскликнул бы и здесь Телемах, если бы приехал не в Спарту или Пилос, а в Тиринф. Эти же слова произносят и Шлиман с Дёрпфельдом, ибо они видят не только остатки стены высотой в полметра — они видят весь зал целым и невредимым.

Вот очаг с колоннами. У такого же очага сидела Арета, когда Навсикая послала к ней потерпевшего кораблекрушение Одиссея: