Шлиман. Как я нашел золото Трои

Но первые дожди сделали и нечто доброе. В одном месте, размыв холм, они обнажили начало огромной опорной стены, которая поднималась вверх в северо-восточном направлении. Это может явиться новой нитью Ариадны: разве Гомер не говорит, что храм Афины находился на самом высоком месте крепости? Вот если бы найти остатки этого храма! Это единственное место, где могли сохраниться надписи времен Приама. Но надежды на это мало, ибо до сих пор нет оснований считать, что древние троянцы имели письменность.

До самой зимы Шлиман живет в Трое один. Как ни прекрасно здесь, но вынужденная разлука с Софьей дается ему нелегко. Во время частых бессонных ночей он пишет письмо за письмом. «Не забывай же учить каждый день по семь страниц итальянского текста, а если не можешь, то учи по крайней мере страницу!» Он благодарит за присланное домашнее печенье, сетует на грязь в своей холостяцкой хижине, волнуясь, шлет телеграммы, если хоть один день нет от нее вестей: «Я трепещу от страха, боли и бешенства при мысли, что ты меня забыла, что ты не находишь времени написать своему бедному мужу, который тебя боготворит и который всеми способами стремится быть твоим наставником». В другой раз он жалуется, что она не написала, как поживает его кошка и наседка.

Но потом дела требуют его приезда в Афины: разве ученый не обязан писать и книги? Он вступает в пространную переписку с лейпцигским издателем Брокгаузом и договаривается, что тот сразу по окончании раскопок выпустит в свет немецкое издание «Троянских древностей» вместе с крайне разорительным томом иллюстраций.

Но можно ли думать о книгах и углубиться в дела, когда в трехстах километрах на северо-восток ждут тебя стены Трои? В разгар афинской зимы, в конце января, Шлиман и Софья уезжают из Афин и в последний день этого же месяца прибывают в Трою.

Новый раскопочный сезон начинается не очень-то многообещающе. В первые три недели работали лишь восемь дней: то греки справляли какой-нибудь церковный праздник, то с неба низвергались грозовые ливни, то стоял такой холод, что рабочие даже не могли держать в руках инструмент.

— Боже мой, Алкиной, — спрашивает однажды Шлиман одного из своих смотрителей, — что с тобой? Ты болен?

— Да, эфенди, болен от холода. Ведь у нас нет ничего, кроме одежды, которую мы носим, а тут сейчас нельзя жить без шуб и одеял. Рабочие вечером идут домой и греются там подле своих жен, а нам приходится оставаться здесь.

Шлиман на мгновение задумывается. Осенью он с помощью Николаоса и нескольких рабочих построил для себя и Софьи дом из бросовых камней, не представлявших никакой ценности.

— Хорошо, Алкиной, сейчас же основательно — на европейский манер, слышишь? — уберите ваш деревянный домик. Я тем временем разбужу жену. Мы обменяемся жильем. У нас более теплая одежда и хватает одеял, для нас и старый дом достаточно хорош. Вы же разместитесь в каменном доме и больше не будете мерзнуть.

Но зима столь сурова, что иногда не спасает и самая теплая одежда. Ледяной ветер так дует в щели, что по вечерам даже нельзя зажечь лампы. Печка топится днем и ночью, но температура никогда не поднимается выше четырех градусов, а вода для умывания к утру покрывается льдом. Днем, правда, переносить холод помогает непрерывная работа лопатой, но вечером согреваться можно только собственным энтузиазмом.

Штаб, если употребить это слово, увеличился. Помимо достойнейшего Георгиоса Фотидаса, смотрителями работают еще трое. Из Афин приехал чертежник. Но зато в этом году не пришли многие рабочие, главным образом жители Ренкёй: один делец из Смирны предложил им работу полегче — собирать какие-то корни. Шлиман огорчен — в других деревнях ему удалось набрать всего сто двадцать человек. Этого мало, чтобы утолить его жажду деятельности и нетерпение. Дабы облегчить им работу и избавить от необходимости ходить в отдаленные деревни, Шлиман снимает для них поблизости большой дом. В результате число рабочих сразу же увеличивается до ста пятидесяти восьми человек, и Троада снова оживает. Конечно, эфенди очень требователен и ругается, как погонщик ослов, если работают с ленцой, но он справедлив и благодаря ему в этот край притекает много денег, куда больше, чем их видели здесь с незапамятных времен!

У подножья холма день-деньской скрипят арбы турок — они увозят сброшенные вниз камни. Троада меняет свое лицо: повсюду строятся добротные каменные дома, а в Чиблаке из илионских руин даже возводят мечеть с минаретом.