Шофферы, или Оржерская шайка

– Достаточно, гражданин, благодарю вас! Я предпочитаю Гранмезонский перевоз. Итак, я еду… Но, черт возьми! – продолжал он, заметя в направлении той дороги, с которой они сворачивали, тихо двигающуюся черную массу. – Мне сдается, что я вижу там почтовую карету, и едущую от Нуарвилье.

– Это возвращаются с фермы телеги со снопами, – ответил незнакомец простодушно и уверенно.

– Может быть, вы и правы… Смеркается уже, трудно разглядеть на таком расстоянии. Поедем же, нечего делать, вместо того чтобы переехать реку в Нуарвилье, мы переедем ее в Гранмезоне. Это будет одним лье подальше, ну да наши лошади наверстают время.

– Я сам еду в ту сторону, если позволите, бригадир, то поедем вместе.

Предложение это окончательно успокоило подозрительного Вассера. Согласился ли бы этот честный доктор ехать вместе, если б сообщенные им сведения не были точны? А потому, не раздумывая более, бригадир отдал приказ своей команде и кучеру, после чего тотчас же весь поезд, оставя большую дорогу, пустился по изрытой и кочковатой дороге, ведущей к перевозу.

Даниэль из кареты слышал весь разговор начальника конвоя с путешественником и даже сквозь окно двери кареты видел лицо сельского врача. Черты лица этого были ему совершенно незнакомы, но ему казалось, что он слышал где-то, и еще очень недавно, этот голос, хотя никак не мог дать себе отчета, где и когда.

Пока он припоминал, Мария, все более и более напуганная этой переменой пути, спросила у него о причине, и Ладранж, хотя рассеянно, но пояснил ей, в чем дело.

Маркиза, разбуженная толчками, претерпеваемыми каретой, улыбаясь, опять заговорила:

– Значит, нам теперь недалеко осталось до Меревиля, я знаю эту дурную дорогу, ведущую к нашему милому замку; этот негодяй Бальи никак не хочет починить ее.

– Моя добрая мама, нам еще очень далеко до места, куда мы едем, и я не знаю, должны ли мы желать…

– Ничего, ничего, – прервала ее маркиза, – мы въедем при свете факелов… Как счастливы будут наши вассалы, увидя нас!… Как хорошо бывает путешествие, когда в перспективе видишь так много радостей и счастья!

И углубясь снова в подушки кареты, она опять задремала.

– Бедная, бедная мама! – прошептала Мария, едва сдерживая слезы.

– Не сожалейте о ней! Бог показал свое милосердие, отняв у нее то, что оставил нам – сознание опасности. Каково было бы ей переносить за вас те страдания, которые мы переносим за нее; у нас есть больше причин пожалеть самих себя, а между тем… Но, Боже милостивый! – прибавил он, приставляя глаза к маленькому стеклу, находящемуся на задней стороне кареты.

– Бригадир ведь был прав… это почтовая карета!

– Что это значит? – живо спросила молодая девушка.

– Ш-ш, милая Мария, я могу еще ошибиться… но молитесь Богу, и будем внимательны к происходящему вокруг нас!

Между тем, бригадир жандармов и доктор ехали впереди кортежа со скоростью, которую только допускала такая испорченная дорога. Ни тот, ни другой не спешили завести разговор; наконец Вассер первый прервал молчание.

– Клянусь честью, гражданин, – проговорил он, – у вас славный конь, и с огоньком! Не в обиду вам будь сказано, никто не ожидал бы увидеть под сельским врачом такую лошадь.

– Ага, – любезно ответил путешественник, – видно, что вы знаток, гражданин жандарм! Это правда, в здешнем кантоне мало найдется лошадей, могущих потягаться с этим бедным Буцефалом, как он ни стар… Даже и ваш нормандец, хотя тоже добрая лошадь.

– Моя лошадь имеет свою цену, – сухо проговорил Вассер, который, как все наездники, не любил, чтобы хулили его коня, – но Буцефал, как вы его называете, должно быть, дорого стоит?

– Не очень, потому что мне только стоило труда взять его. Это целая история. Надобно вам сказать, бригадир, -продолжал веселым тоном незнакомец, – что в этой прекрасной стране для поддержания своего существования человек с образованием должен иметь несколько средств, а потому и я, правда, занимаюсь медициной, но, если бы я практиковался только на людях, то мое положение было бы незавидно: поселяне скупы, до последней степени небрежны к себе; они долго пересиливают болезнь, прежде чем позвать врача, которому придется платить за визиты. Только уж в крайнем случае прибегают они к этому средству, большей частью тогда, когда болезнь бывает в той степени развития, что медицина оказывается уже бессильна, и люди эти выводят заключение о несостоятельности науки. Итак, мне пришлось бы здесь бедствовать, если бы я только расточал свои услуги человечеству и если бы я их также не предлагал быкам, лошадям, ослам и соседним овцам, одним словом, если бы я не был вместе и доктором медицины и… ветеринаром.

Бригадир не мог удержаться и расхохотался.