ШОК-Н-ШОУ

— Все-то ты знаешь, Петрухина, — проворчал Ежик. — А мы теперь за этого штатного поэта отдувайся. Давайте, я вам обеим буду про грустные глаза петь. И с двоими же уйду. Так будет оптимистичней. И шизовее. И вы друг другу тоже про глаза споете.

— Ну вот этого ты от меня не дождешься! — топнула ногой Пампушка, и пол в студии дрогнул.

Перепелкин бесшумно вышел из помещения. В материалах по делу, которые он обнаружил в номере Игоря, этой информации не было. Ни про большие деньги, которые, оказывается, получает «штатный» поэт, ни про кастинг, ни про А. Волк, которая как никто другой была заинтересована, чтобы Молочник ушел из проекта. А как он мог уйти? Только уйдя из этого мира вообще. В мир иной… Интересно, в чемоданчике гримерши есть место для оружия?

Алексей Викторович успел переговорить с некоторыми участниками шоу и членами съемочной группы и знал, что его предшественник основным подозреваемым в убийстве Вениамина Молочника считал Сергея Петрова, который обнаружил труп. Правда, все были уверены, что следователь просто «шьет» дело за неимением других версий и недостаточностью интеллекта. Но Перепелкин хорошо знал своего коллегу, знал, что Игорь никогда не зацикливался на одной версии, не занимался «шитьем» и не страдал отсутствием интеллекта. А то, что выглядел иногда глуповатым, так это объяснялось просто: Мушкин полагал, что человеку его профессии иногда полезно прикидываться простачком, дабы усыплять бдительность преступников и не отпугивать «ученым» видом простых людей. Были или нет у Игоря другие версии, Алексею Викторовичу никогда не узнать — в рабочем блокноте друга ничто на это не указывало. Сухие сведения о свидетелях и возможных фигурантах ничего не проясняли. Последняя запись тоже не наталкивала ни на какие мысли, кроме чисто метафизических. «Есть много, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам». Почему эту банальную, в общем-то, сентенцию Шекспира Мушкин записал в блокнот, Перепелкин не понимал. Может быть, от усталости и отчаяния?

Лена Петрухина считает, что работать «в полноги» на съемочной площадке подло. На ее языке это означает «подставлять». Но сама она явно «подставила» следователю и Петрова, и Кошелкину. Кто еще может подтвердить, что они в ночь убийства были на крыше? Они сами. Но станут ли они подтверждать ее слова? Пампушка-пышечка явно чего-то боится. И не всегда говорит правду, если не сказать больше. Никто ей о том, что Игорь упал с крыши, сказать не мог. Напротив, это она сказала двум молодым людям, возвращавшимся из сауны в половине первого ночи, что следователь упал с крыши. Все вчетвером они побежали вниз. Ах да, вчетвером. Была еще Анна Ласточкина — длинноногая блондинка, с томным, ленивым взглядом. Ласточкина, которая хочет уйти из шоу по собственному желанию. Дима Краев и Костя Вацура — любители парной — встретили не только Пампушку, но и ее — Аню. Пампушка и Ласточкина направлялись вниз вместе, уже зная о том, что Мушкин упал. Никакой беготни по коридорам, все спокойно сидели по своим номерам в полном неведении. Или неспокойно сидели, но все равно еще ни о чем не знали. Пампушка и Ласточкина, Ласточкина и Пампушка…

Алексей Викторович не успел далеко отойти, как дверь помещения, где репетировали Сергей, Глория и Лена Петрухина, широко распахнулась, и из-за нее, громко топоча, выбежала Пампушка. На глазах ее блестели слезы, а сама она ругалась самыми изысканными выражениями, которые и какой-нибудь грузчик не всегда себе позволит. Через некоторое время выбрались в коридор Сергей, Глория и оператор. Лица у всех троих были донельзя растерянными.

— А что я такого сказал? — жалобно проговорил Сергей. — Она ни на «слона», ни на «козу» не обиделась, а на «аппетитную попу» обиделась. Не понимаю. Я вообще-то комплимент хотел ей сделать, чтобы она успокоилась немного.

— Про попу хорошо вышло, — улыбнулся оператор. — Я думаю, эта сцена в монтаж пойдет. А как слезы у нее брызнули — красота! Я такое только в цирке видел, у клоунов.

— Я тебе когда-нибудь камеру разобью, — сказал спокойно Ежик. — И пусть меня Марфа убивает. Ты иногда таким вещам радуешься, аж страшно.

— Так это же искусство, — примирительным тоном проговорил оператор. — Документальная съемка — высокое искусство.

— Это с твоей точки зрения, Леня, — сказал Ежик. — А людям, которых ты фоткаешь, иногда это искусство может не нравиться.

— Ну… Вы в это дело сами вписались, — возразил оператор Леня. — Никто вас за руку не тянул. И что теперь? Перекур, что ли? Когда она вернется?

— Это у нас перекур, — злорадно произнес Сергей. — А ты иди и ищи ее. Создавай свое документальное искусство. Может, она тебе в камеру и выплачется. А то будет тебе от Марфы за простой.

— И то… — бормотнул оператор и, подхватив на плечо камеру, мелкими шагами засеменил в ту сторону, куда только что метнулась Пампушка.

— Ты нарочно ее разозлил? — сердито проговорила Глория, когда оператор скрылся за поворотом коридора. — Хочешь завтра провалиться?