Море было спокойным и ласковым, золотистые блики на гребне легких волн дразнили и звали в воду. Над Глорией смеялись все кому не лень, когда она называла Финский залив морем. «Какое же это море? Это лужа, а не море!» Она и сама знала, что лужа, Маркизова лужа, и по географии, и по истории у нее всегда были пятерки, но почему нельзя называть залив так, как ей хочется? Тем более что с точки зрения географической науки не так уж она и не права. Залив — часть моря, поэтому тоже море. Она любила его. И лужей именовать никак не могла. Это просто спасение, что в дневные часы можно было вырваться на свободу. Иначе она просто сошла бы с ума. Проводить все время за высоким забором с колючей проволокой сверху, видеть одни и те же лица — бр-р-р!.. Хорошо, что есть «Галкина тропа». Хотя это никакая и не тропа, а просто лаз в заборе за густым кустарником. Галка гвозди собственными руками расшатала, вытащила, потом на место приладила. Для того чтобы выйти, нужно просто их вынуть, а потом обратно засунуть, но не до конца, чтобы шляпки чуть выступали… Тот, кто не знает о «тропе», нипочем не догадается, что доска на честном слове держится, а гвозди так, для видимости торчат.
Здесь, на «воле», несмотря на множество галдящих, праздных пляжников, Глория наслаждалась одиночеством. Она не знала никого, и ее никто не знал, никому не было до нее дела. Спасатели и их подруги в это время «несли вахту» — бороздили водные просторы на стареньких шлюпках, лениво поглядывая на резвящихся пловцов. Их умения здесь никому не были нужны — утонуть в «луже» можно только если очень постараться. О том, что по берегу гуляет Глория, они не догадывались, а посему и не навязывали ей свою компанию. Обычно она доходила по берегу до самого Комарово, покупала в пляжном павильоне мороженое (запрещенное в пансионате!) и возвращалась обратно, успевая к следующим съемкам. Но сегодня в Комарово она не пошла, купила мороженое прямо на пляже у мороженщика, суетящегося с огромной сумкой-холодильником среди загорелых, обнаженных фигур, и присела на небольшой валун в тени, куда народ особенно не стремился.
Ей нужно было успокоиться и сосредоточиться. И понять, что следует делать дальше. Очень хотелось все бросить и уехать домой. Дома хорошо, спокойно, там не смеются тебе прямо в лицо, не стреляют в затылок и не толкают людей с крыши. Там добрая, мудрая, старая бабушка, которая все понимает и никогда не сердится, и печет такие вкусные пироги с вишней и черной смородиной. Бабушка ничего не сказала, когда Глория все-таки решилась ехать в Петербург, но ведь было видно: она против этой затеи. Да и Глория была против! Если бы не Барчук с его даром убеждать кого угодно и в чем угодно, она бы, конечно, осталась. Но он сумел убедить даже бабушку, которая современную эстраду на дух не переносила. Да что там говорить! Она по телевизору только передачи канала «Культура» смотрела. Да изредка новости. Если бы не Григорий…