Читаем Шоколад полностью

— Много добре го познавам. Каквото и да си мислиш, не е единствен. Едно от предимствата на пътуването е, че в един момент си даваш сметка, че където и да отидеш, повечето хора не са много по-различни.

— Просто мразя сцени — пророни тихо Жозефин, докато аз светвах една от лампите в магазина. — Мразя крещенето.

— Скоро всичко ще свърши — успокоих я, щом думкането по вратата се възобнови. — Анук, би ли ни направила малко шоколад.


Вратата има предпазна верига. Монтирах я веднага след идването ни, понеже съм свикнала с мерките за сигурност в града, макар тук да не бях усещала необходимост от нея до момента. На слабата светлина, идеща от магазина, виждам, че лицето на Муска е разкривено от ярост.

— Тук ли е жена ми? — Заваля и вони ужасно.

— Да. — Няма смисъл да го увъртам. Най-добре веднага да хвърлим картите на масата и да му дадем да разбере къде му е мястото. — Опасявам се, че тя ви напусна, мосю Муска. Предложих й покрив, докато нещата се наредят. Така беше най-добре. — Опитвам се да говоря с неутрален, учтив глас. Познавам ги тези като него. Срещали сме хиляди от тях двете с майка. Зяпва насреща ми слисано. Веднага след което малкото разум в него надделява, той присвива очи, разперва ръце, за да покаже колко е безобиден, объркан, готов някой да го забавлява. За момент дори съзирам в него известен чар, после пристъпва към прага. Усещам лошия му дъх, в който се смесват бира, дим и гняв.

— Мадам Роше — гласът му е мек, почти умолителен. — Искам да кажеш на моята дебела крава да си обира крушите оттук на минутата, за да не се налага да я измъквам лично. А ако ти решиш да застанеш на пътя ми, кучко долна… — Блъсва вратата. — Свали веригата. — Усмихнат е, подмамващ, яростта подпалва тялото му с някаква особена миризма, като че ли от химическа реакция. — Казах, свали проклетата верига, преди да съм я изритал! — Гласът му е станал по женски писклив. Звуците отекват като квичене на разярена свиня.

Много бавно му излагам ситуацията. В отговор получавам ругатни и крясъци. Рита вратата няколко пъти, пантите поддават.

— Ако влезете с взлом в къщата ми, мосю Муска — предупреждавам го с равен глас, — ще ви смятам за опасен нападател. В едно чекмедже в кухнята си държа спрей, който носех винаги със себе си, докато живеех в Париж. Веднъж-два има съм го пробвала. Много е ефикасен.

Заплахата го поохлажда. Сигурно си мисли, че само той милее да раздава заплахи.

— Ти не разбираш — проплаква. — Тя ми е жена. Обичам я. Не знам какви ти ги е наговорила за мен, ама…

— Какво ми е говорила за вас, няма никакво значение, мосю Муска. Решението си е нейно. Ако бях на ваше място, щях да спра с тия циркове и щях да се прибера у дома.

— Мамицата ти! — Устата му е толкова близо до вратата, че слюнката му се посипва върху лицето ми като ситен дъждец от горещи, гноясали капки. — Ти си виновна, кучко. Ти започна да й пълниш главата с всичките тия еманципации и щуротии. — Имитира Жозефин и гласът му се издига до необуздан фалцет. — Писна ми от нейните Виан каза това, Виан мисли онова. Пусни ме да поговоря с нея само за минутка и ще видим какво ще каже.

— Не мисля, че е…

— Всичко е наред, Виан. — Жозефин се бе промъкнала тихо зад мен, стиснала в дланите си чаша шоколад. — Ще говоря с него, иначе няма да си тръгне.

Поглеждам я. Вече е по-спокойна, очите й са прояснени. Кимам.

— Добре.

Отстъпвам, за да й направя място. Муска си отваря устата да каже нещо, но тя го прекъсва грубо. Гласът й е изненадващо силен и безстрастен.

— Искам да ме чуеш, Пол.

Думите й се врязват в неговите, той замлъква насред изречението.

— Върви си. Нямам какво повече да ти кажа. Разбра ли?

Жозефин трепери, но гласът й е спокоен и равен. Изведнъж изпитвам чувство на гордост за нея, стискам я окуражително за ръката. Муска остава смълчан за миг. След това отново подема с мамещ глас, зад който обаче долавям неугасналата му ярост като пращене на заглушен радиосигнал.

— Жозе — започва благо, — глупаво е. Излез да поговорим както трябва. Ти си моя жена, Жозе. Не мислиш ли, че имаме право на още един шанс?

Тя разтърсва глава.

— Прекалено късно е, Пол. — Тонът й подсказва, че разговорът приключва. — Съжалявам.

След което затвори вратата много внимателно, пределно категорично и въпреки че той продължи да блъска по нея още няколко минути, сменяйки на равни интервали псувни, увещания и заплахи, та дори и ридания, когато пиянството му го разчувства дотам, че започна да вярва на собствените си измислици, не му отворихме.

Около полунощ го чух да крещи отвън, буца пръст уцели прозореца с тъп звук, по стъклото остана кална следа. Изправих се да видя какво става и мярнах Муска да обикаля площада като някакъв прегърбен, зловещ гоблин, пъхнал ръце дълбоко в джобовете на смъкнатите си панталони, над които лъсна издутият му корем. Изглеждаше пиян.

— Не можеш да останеш вечно там! — Зад него светна прозорец. — Все някога ще излезеш! И тогава, ах, вие, кучки! Тогава! — Механично разтворих пръсти и с рязко движение на китката отпратих клетвата обратно при него.

Върни се. Зъл дух, връщай се, откъдето си дошъл.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Зулейха открывает глаза
Зулейха открывает глаза

Гузель Яхина родилась и выросла в Казани, окончила факультет иностранных языков, учится на сценарном факультете Московской школы кино. Публиковалась в журналах «Нева», «Сибирские огни», «Октябрь».Роман «Зулейха открывает глаза» начинается зимой 1930 года в глухой татарской деревне. Крестьянку Зулейху вместе с сотнями других переселенцев отправляют в вагоне-теплушке по извечному каторжному маршруту в Сибирь.Дремучие крестьяне и ленинградские интеллигенты, деклассированный элемент и уголовники, мусульмане и христиане, язычники и атеисты, русские, татары, немцы, чуваши – все встретятся на берегах Ангары, ежедневно отстаивая у тайги и безжалостного государства свое право на жизнь.Всем раскулаченным и переселенным посвящается.

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза
Уроки счастья
Уроки счастья

В тридцать семь от жизни не ждешь никаких сюрпризов, привыкаешь относиться ко всему с долей здорового цинизма и обзаводишься кучей холостяцких привычек. Работа в школе не предполагает широкого круга знакомств, а подружки все давно вышли замуж, и на первом месте у них муж и дети. Вот и я уже смирилась с тем, что на личной жизни можно поставить крест, ведь мужчинам интереснее молодые и стройные, а не умные и осторожные женщины. Но его величество случай плевать хотел на мои убеждения и все повернул по-своему, и внезапно в моей размеренной и устоявшейся жизни появились два программиста, имеющие свои взгляды на то, как надо ухаживать за женщиной. И что на первом месте у них будет совсем не работа и собственный эгоизм.

Кира Стрельникова , Некто Лукас

Современная русская и зарубежная проза / Самиздат, сетевая литература / Любовно-фантастические романы / Романы
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее