Но если морально-психологические аспекты неудачного свидания еще можно было худо-бедно пережить, то пробирающий до мозга костей мороз всерьез угрожал моему здоровью, и вскоре я с ужасом осознала, что практически не чувствую ног. Ботильоны опасно скользили по скрытому под свежевыпавшим снежным покровом льду, и к автобусной остановке я пробиралась с коровьей грацией. Меня колотило от холода, спрятанные в карманы пальто руки онемели, и когда мне все-таки удалось втиснуться в переполненный с утра общественный транспорт, я у меня не сразу получилось рассчитаться за проезд, и я вынуждена была ждать, пока непослушные пальцы чуть-чуть отойдут. Пассажиры изумленно пялились на странную девицу, фатально перепутавшую времена года, а наиболее бестактные особи даже пытались отпускать в мой адрес соответствующие шуточки, но в ответ я лишь выбивала зубами незатейливую дробь и периодически вздрагивала в ознобе. В автобусе было немногим теплее, чем на открытом воздухе, и принимая во внимание, что ехать мне пришлось почти через весь город, ближе к окончанию поездки меня уже безостановочно сотрясала мелкая, лихорадочная дрожь. По закону подлости, остановка располагалась вовсе не в шаговой доступности от дома, и я только чудом доковыляла до подъезда, не прибавив к постигшим меня неприятностям еще и парочку переломов. На обледеневших ступеньках я все-таки поскользнулась и ушибла колено, но на этом досадном инциденте травмы благополучно закончились, и я кое-как вползла в прихожую, где обессиленно рухнула на заваленную Никиткиными игрушками телефонницу.
Что делают нормальные люди, когда они вдруг оказываются втоптанными в грязь? Если говорить о представительницах слабого пола, то те в большинстве своем наглухо запираются в своих комнатах и выплескивают накопившиеся эмоции в истерическом припадке, в ярости молотят кулаками по ни в чем не повинной подушке, рвут и жгут фотографии, без сожаления стирают переписку в сети и постепенно обретают утраченный покой. Но в данном примере речь шла именно о нормальных людях, а я давно считала себя обитателем семейного дурдома, который наш отец крайне метким выражением переиначил в «домдур». Здесь нельзя было и мечтать о минутном уединении, а проявлять чувства в открытую, как это без стеснения делала Илона, я считала постыдным занятием, допустимым разве что для ровесников Никитки, багровеющих от слез и требовательно сучащих ножками в ответ на отказ купить им очередную бесполезную дребедень. Иногда мне казалось, что рано или поздно я действительно сойду с ума от бесконечного сдерживания эмоций, и дабы избежать сей горькой участи, мне следует пренебречь гордостью, и основательно выплакаться, но каждый раз я душила в себе слабость, вскидывала голову и объявляла непримиримую войну превратностям судьбы. Возвращаясь домой «на щите», я тайно надеялась, что мне повезет, и сестричка с племянником куда-нибудь смоются, но моим наивным чаяниям не суждено было воплотиться в явь.
По правде сказать, за прошедший год я не припоминала ни одного эпизода, чтобы Илона выбиралась из дома в такую невообразимую по ее меркам рань: раскачивалась сестричка около полудня, долго крутилась перед зеркалом, препиралась с капризничающим Никиткой, потом еще минут сорок его одевала, на пару часиков выходила на детскую площадку, а вечером уезжала с Вениамином. Но как раз в это время с работы приходили родители, а у Никитки наступал пик активности, и блаженная тишина мне при любом раскладе не светила. После того, как сестренка разругалась со своим богатым ухажером, она взяла за правило проводить свободное время за ноутбуком, и мое личное пространство сузилось до размеров булавочной головки. А еще Илона повадилась таскать лэптоп на кухню и вести ночные разговоры со своими интернет-поклонниками, тогда как мне предлагалось укладывать племянника и отбиваться от его настойчивых просьб рассказать сказку. Ближе к середине ночи сестричка завершала сетевое общение и шла спать – ладно бы она возвращалась в спальню на цыпочках, так нет же – перед тем, как устроиться в постели, Илона успевала разбудить нас с Никиткой, чтобы с утра пожаловаться маме на плохой сон ребенка. Вчерашний вечер мало чем отличался от предыдущих, и угомонилась сестренка уже за полночь, однако, у меня почему-то хватило совести уйти из дома в шестом часу утра, никого не потревожив своими сборами. Все мои домочадцы спали, как сурки, и даже не заметили моего ухода: ведь, значит, можно, если захотеть?
В итоге Илона прекрасно выспалась, и в отличие от меня, выглядела свежей и отдохнувшей. Мало того, в ней неуемно бурлила энергия, и стоило мне загреметь ключами, как сестричка тут же метнулась в коридор, чтобы снести меня лавиной далеких от деликатности вопросов. Я набрала в легкие побольше воздуха, переборола разом обострившееся желание запустить в Илону злосчастными ботильонами и с каменной физиономией принялась раздеваться под источающим любопытство взглядом сестры.
–Что-то ты рано, – бросила пробный камень Илона, – замерзла что ли, нос, вон, весь красный?