Шолохов и симулякры

– Если б он первый раз пошёл за пивом, тогда ещё ладно, – возразил я. – А то ведь уже несколько раз успел смотаться туда-сюда: знает дорогу.

– Или задрался с кем по пути, устроил зубобой, – предположил Шолохов. – Дело молодое: показаковать, покуражиться, пока сила в руках-ногах присутствует.

– Упаси бог, – встревожился я. – Он же здоровый кабан: может ненароком покрошить кучу народу.

– Тогда и беспокоиться нет причины: значит, не сгибнет, – махнул рукой классик. – Пускай разомнётся, ежели имеет душевную потребность: небось намордует кого следует, да и возвернётся.

– Нет-нет, – я поднялся на ноги. – Такие вещи нельзя пускать на самотёк. Пойду посмотрю, как бы его не загребли в околоток.

– Та иди, раз ты такой боягуз неугомонный, – бросил мне в спину Шолохов. – Особенного смысла не вижу, но, как говорится, бешеной собаке семь вёрст не крюк, хе-хе… Только гляди, чтобы на одной ноге обернулся, а то не до скончания века же нам тут пива дожидаться.

Я ничего не ответил, поскольку уже шагал прочь по тропке, едва просматривавшейся в разнотравной гущине.

***

Путь к торговой точке показался мне гораздо более протяжённым, нежели в прошлый раз, а земная поверхность – значительно менее ровной. Даже, я бы сказал, значительно менее сбалансированной и удобоприятной для беззаботного прямохождения.

Войдя в прохладное помещение магазина, я, к своему удивлению, не обнаружил продавщицы за прилавком. Лишь какие-то подозрительные всхлипывающе-ахающие звуки доносились из открытой подсобки… Я поколебался несколько мгновений, соотнося возникшие ассоциации с вероятностями насущной реальности, и направился в сторону звуков. Приблизился к распахнутому дверному проёму и заглянул в магазинные недра. Там, в интимном сумраке, мои глаза различили сосредоточенно мотылявшуюся взад-вперёд длинную шевелюру автора бестселлера «Букет в интерьере спальни», а значительно ниже – лежавшую животом на столе искомую продавщицу, с завёрнутым на спину подолом и полновесно белевшими musculus glutaeus maximus, занимавшими куда большее пространство, нежели соответствующие органеллы Василия.

Итак, мои подозрения подтвердились: звуки издавала торговая работница, стараясь сдерживать ритмичные придыхания и всхлипы в такт получаемому удовольствию (это у неё не очень получалось).

Я постоял минуты две-три в лёгкой растерянности.

Наблюдать за чужим соитием было странно и немного неловко. Впрочем, лишь поначалу. Ибо существует ли что-нибудь прекраснее, нежели зрелище исступлённо шпилящихся человеков? К тому же, я не мог решить, как поступить далее: тихо удалиться, проявив присущую мне деликатность, или дождаться-таки Василия Вялого. В итоге выбрал первое. Не стал никого беспокоить: тихонько извлёк из холодильника четыре запотевших бутылки «Балтики», оставил на прилавке деньги (считать мне было лениво, однако я постарался не переплатить) и, получив таким образом полновесный сенсорный стимул для обратного пути, направился к выходу.

Не добравшись до двери, остановился. И, поразмыслив несколько секунд, вернулся: прихватил ещё несколько пакетиков с копчёными угрями и кольцами осьминогов («Нам всё равно, сколько что стоит, до тех пор, пока оно ничего нам не стоит», – очень кстати о подобном раскладе высказался Андре Моруа), затем забрал с прилавка свои деньги. И после этого окончательно удалился.

***

– Молодец, живым духом промотнулся, – похвалил меня Шолохов. – Не то, что товарищ твой. Огрузился самогонкой и блукает невесть где, пока мы тут от жажды мучаемся. Кнут по нему плачет горькими слезами.

– С Василием всё в порядке, – сообщил я, усаживаясь в траву. – Он торговую работницу охмурил. Как говорится, весной и щепка на щепку лезет. Ничего, сейчас отстреляется и вернётся.

– Так весна, вроде б, уже заканчивается, – выразил несогласие классик.

– У Вялого круглый год весна, такой у него модус операнди. Или модус вивенди, если брать по большому счёту.

– Засунь себе эти модусы знаешь в какое вивенди! – возмущенно выпучил глаза Шолохов. – По самое операнди засунь, таратор!

– Не стоит, – беззлобно возразил я. – Зря вы придираетесь к словам, Михаил Лексаныч, заимствования – это нормально. Вас послушать, так половину русского языка надо запретить к употреблению. Между прочим, слова «капуста» и «редиска» тоже пришли к нам из латыни, картофель – из итальянского, а петрушка – из греческого. Вы же ничего не имеете против капусты и редиски?

После этого, не дожидаясь ответа, я извлёк из кармана ключи от квартиры:

– Открывалки у меня нет. Кто умеет открывать бутылки ключами?

…А Василий, в самом деле, скоро возвратился – мы даже по полбутылки выпить не успели.

– Увеялся архаровец, – проворчал Шолохов. – Мы уже собирались занести тебя в число пропавших без вести. Ну ладно, так и быть, выговор объявлять не станем, раз воротился не с пустыми руками. Как говорится, дорого поленце в холодный день.