Шопенгауэр как лекарство

—  Хороший вопрос, Тони. Ты выбрал правильный путь меня разговорить. Ты знаешь, еще несколько минут назад я мечтал о том, чтобы у меня был помощник, и тут появляешься ты и делаешь все, что нужно. У тебя неплохо получается. Как у заправского психотерапевта. Так, давайте посмотрим… Ты спрашиваешь почему именно сейчас?Я задавал этот вопрос тысячу раз, но мне еще ни разу не приходилось на него отвечать. Прежде всего, вы абсолютно правы, когда говорите, что я не должен, связывать себя обещанием, которое я дал Филипу. И все же я не хочу от него отказываться: ведь он был прав, когда говорил про «я и ты». Как сказал бы Филип, эта идея «не лишена смысла». — Джулиус улыбнулся Филипу и, не получив ответа, продолжил: — Я хочу сказать, что, действительно,в отношениях между психотерапевтом и клиентом изначально заложено некоторое неравенство — это сложный вопрос… Вот это-то и заставило меня ответить Филипу. — Джулиус подождал, не будет ли замечаний; ему не нравилось, что он говорит слишком много. Повернувшись к Филипу, он спросил: — Что тыскажешь на это?

Филип вздрогнул от неожиданности и тряхнул головой. Немного поразмыслив, он ответил:

—  Кое-кто считает, что я слишком разоткровенничался однажды, но, по-моему, это не совсем так. Просто один человек в группе рассказал о своих впечатлениях от общения со мной, и я добавил то, что считал нужным, — только для того, чтобы соблюсти фактическую достоверность.

— При чем здесь это? — спросил Тони.

— Вот именно, — добавил Стюарт. — Какую еще достоверность, Филип? Во-первых, если хочешь знать, лично я совсем не считаю, что ты слишком разоткровенничался. Но главное, я хочу сказать, что твой ответ не имеет никакого отношения к делу. Он никаким концом не касается вопроса Джулиуса.

Но Филипа эти замечания, похоже, не задели.

— Хорошо, давайте вернемся к вопросу Джулиуса. Он застал меня врасплох, потому что у меня не было никаких мыслей на этот счет. В том, что он рассказал, не было ничего, что могло бы вызвать во мне ответную реакцию.

— Вот это хотя бы по делу, — ответил Стюарт. — А то ни к селу ни к городу.

— Боже мой. Может, хватит изображать из себя дурачка? — неожиданно взорвалась Пэм. Она хлопнула руками по коленям и с раздражением набросилась на Филипа: — Если хочешь знать, у меня есть имя. Как ты смеешь называть меня «один человек в группе»? Это глупо и унизительно.

— Ты хочешь сказать, что я симулирую слабоумие? — спросил Филип, стараясь не смотреть на Пэм, кипевшую от гнева.

— 

В кои-то веки! — всплеснув руками, воскликнула Бонни. — Наконец-то вы оба друг друга заметили.

Пэм пропустила мимо ушей это замечание и продолжила, обращаясь к Филипу:

— Слабоумие — это еще мягко сказано. И ты заявляешь, что у тебя нет никаких реакций на слова Джулиуса? Как может у человекане быть ответной реакции на Джулиуса? — Глаза Пэм сверкали от ярости.

— Какой, например? — спросил Филип. — У тебя, по-видимому, есть предложения.

— Как насчет благодарностиза то, что он вообще отвечает на твою нелепую и беспардонную просьбу? Или уваженияза то, что он выполнил обещание? Или сочувствияк тому, что пришлось этому человеку пережить? Или удивления

или даже раскаяния,оттого что и с тобой случалось нечто подобное? Или восхищенияпо поводу его желания работать с тобой — со всеми нами, несмотря на его смертельную болезнь? И это только начало. — Пэм возвысила голос: — Как ты можешь ничего не чувствовать? — Пэм отвернулась от Филипа, всем своим видом показывая, что не желает больше с ним разговаривать.

Филип ничего не ответил. Он сидел неподвижно, словно Будда, выпрямившись, уставясь в потолок.

Наступила глубокая тишина, во время которой Джулиус раздумывал, как поступить. Лучше всего немного подождать: одно из его любимых правил гласило: «Куй железо, когда остынет».

Психотерапия, всегда считал он, есть последовательный процесс: возбуждение эмоций — и их осмысление.

На сегодня, решил он, эмоций достаточно, может быть, даже больше чем достаточно. Время двигаться к осознанию и осмыслению. Решив воспользоваться обходным маневром, он обратился к Бонни:

— Итак, что же это значило — «в кои-то веки»?

— Читаешь мои мысли, да? Как тебе это удается? Я только что об этом подумала и пожалела, что у меня сорвалось это с языка. Наверное, было обидно? Как будто я насмехаюсь, да? — Она взглянула на Пэм, затем на Филипа.

— Я тогда не подумала об этом, — ответила Пэм. — Но сейчас мне кажется, что да, в этом была какая-то насмешка.

— Прости, — сказала Бонни, — но вы все время грызетесь друг с другом, рычите — и я… мне сразу стало легче от того, что вы друг с другом заговорили. А ты, — она повернулась к Филипу, — обиделся на меня?

— Нет, — ответил Филип, не поднимая глаз, — я этого не заметил. Я старался не глядеть ей в глаза.

— «Ей»? — переспросил Тони.

— В глаза Пэм. — Филип повернулся к Пэм, голос его дрогнул. — Тебе в глаза, Пэм.

— Ну слава богу, старик, — отозвался Тони. — Вот это дело.