Читаем Шоу клоуна полностью

Нам всем нужно чувствовать, что мы важны. Я от этого устал. Вернее, что нет этого чувства. Устал искать и ждать. Поэтому и не хочу его более. Я ругаюсь с друзьями. Я устал писать никому не нужные песни, от этого в меня никто не влюбится, и моя жизнь не поменяется!


Только блаженны одинокие. Но я не осмыслен. Мне рано.

8

Мозг будто выжат, ночь проходит быстрее, и я утратил эту любовь как-то. Толь дожди отпугивают меня от прекрасного, толь совсем я потерял умение любить.



Что-то чувствовать, кроме наслаждения от совместных хохотаний с чёрного каламбура, выходит редко. Я не желаю сцены, мне точно некуда идти и некем быть. А пациент даже плохой для психолога, я при нём оживаю и шучу, хотя должен говорить о проблемах и плакать. Плакали мои деньги, но не суть. Друзья. О, как я рад, что они у меня есть, столь же опечален, что у них есть я. Кто ближний мой – тот цирк запомнит навсегда. Неугомонный я, когда смеюсь. Так страшно, возвышенно. Прощения просить стыжусь, бесполезно.



Я когда-нибудь ещё накрашу своё лицо в грим, только этот образ мне не придаёт шарма. Он во мне настоящем, а мимная физиономия привлекает куда больше внимание, нежели очередное полупрыщавое аристократическое лицо. Мои пороки беспощадны. И мешают быть, стать иным, я писал текст, возлагая надежду, что станет он началом для новой книги, но беда: пропала фантазия, да и влечёт меня всё к похоти, умалишённый в такие моменты, а после – никаких стремлений, ничего не важно.



Открытым к новому случится найти либо мусор, либо бесценность. Я среди мусора прохожу, не слышу вовсе, забыл былые мечты, и новых не отыскал, боюсь (немного) не поймать себя в том состоянии, где пьян любовью, рвусь благодарить всех и вся, стараюсь трудиться, создаю.



Лежу, укрыт одеялом от суматохи людской, родные спят, создавая мне личное пространство, а я борюсь с собой, надрываясь предварительно в душе из-за опасений в мыслях о неизбежном, борюсь в смысле проигрыша, в качестве проигравшего со всех сторон, вот. Трудно быть целым, переполненным, тем более, чем-то добрым, я хотел бы посмотреть, чистое ли сердце (или осколки от него) у меня, или как мне ещё себя понять? Гадать не буду и не умею, меняться закончил, успехи встрече непринадлежны, отныне в чудо верить неохота, но одним прищуренным глазком посмею, редко, чутко. Работать бы над собой, но не изволю. Смеюсь, шучу, унижаю, прошу прощения, забываю, ругаю себя, принимаю всё, ощущая боль, какую, не пойму, видимо, я такую правду не принимаю, сказки были лучше, честно.

9

Перейти на страницу:

Похожие книги

Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное
След в океане
След в океане

Имя Александра Городницкого хорошо известно не только любителям поэзии и авторской песни, но и ученым, связанным с океанологией. В своей новой книге, автор рассказывает о детстве и юности, о том, как рождались песни, о научных экспедициях в Арктику и различные районы Мирового океана, о своих друзьях — писателях, поэтах, геологах, ученых.Это не просто мемуары — скорее, философско-лирический взгляд на мир и эпоху, попытка осмыслить недавнее прошлое, рассказать о людях, с которыми сталкивала судьба. А рассказчик Александр Городницкий великолепный, его неожиданный юмор, легкая ирония, умение подмечать детали, тонкое поэтическое восприятие окружающего делают «маленькое чудо»: мы как бы переносимся то на палубу «Крузенштерна», то на поляну Грушинского фестиваля авторской песни, оказываемся в одной компании с Юрием Визбором или Владимиром Высоцким, Натаном Эйдельманом или Давидом Самойловым.Пересказать книгу нельзя — прочитайте ее сами, и перед вами совершенно по-новому откроется человек, чьи песни знакомы с детства.Книга иллюстрирована фотографиями.

Александр Моисеевич Городницкий

Биографии и Мемуары / Документальное