Шпион на миллиард долларов

Толкачев смотрел прямо перед собой, его лицо не выражало никаких эмоций. Два охранника встали и подхватили его за локти.

Позднее его ходатайство о помиловании было отклонено{414}.

После оглашения приговора Толкачеву разрешили прощальную встречу с сыном Олегом — пятнадцать минут в переполненном тюремном зале для свиданий. Все годы, что Толкачев занимался шпионажем, он больше всего волновался о сыне. Это был трудный момент для обоих. Олег столь же отрицательно относился к советской системе, как и его родители. Он знал, что его мать и отец читают запрещенные книги Солженицына. Но он никогда не спрашивал, откуда берутся западная музыка и чертежные перья. Он не знал, что его отец шпион.

Толкачев попросил у сына прощения. “Нет, нет, нет”, — ответил Олег, имея в виду — не нужно так говорить{415}.

Президент Рейган, которому перед инаугурацией Стэнсфилд Тернер доложил об агенте в Москве, теперь получил полное представление о том, как предали Толкачева. Президентский консультативный совет по внешней разведке изложил подробности в секретном отчете, который Рейган взял в Кэмп-Дэвид 26 сентября 1986 года. В докладе была резкая критика в адрес как ЦРУ, так и ФБР. ЦРУ отчитали за то, что управление не сообщило вовремя ФБР об угрозе национальной безопасности, которую мог представлять Ховард{416}. Консультативный совет собрался в Овальном кабинете 2 октября, чтобы доложить Рейгану о своей работе. В заметках с заседания глава администрации Белого дома Дональд Риган записал, что “всего за год” подготовки в ЦРУ Ховард “успел узнать более чем достаточно”{417}. Все это было теперь потеряно.

22 октября 1986 года советское агентство новостей ТАСС передало, что Толкачев казнен за “государственную измену в форме шпионажа”{418}.

Наташу тоже судили — на том основании, что она знала о шпионской деятельности Толкачева. Либин, ее бывший начальник и друг семьи, потом писал, что она ни в чем не признавалась — ее сдал информатор КГБ в тюрьме. Наташу приговорили к трем годам заключения. Первый год она провела в Потьме, в 390 километрах (по прямой) от Москвы, в лагере строгого режима, который была частью системы ГУЛага. На второй год ее перевели в исправительную колонию в Уфе, почти в полутора тысячах километрах от Москвы, где заключенные работали на кирпичном производстве. Там ее смог навестить Олег. После двух лет в колонии ее отпустили по общей амнистии, и она вернулась в Москву в 1987 году. Она не могла больше работать инженером и устроилась диспетчером котельной. Наташа жила независимо, читала, следила за бурной политической жизнью в горбачевскую эпоху. Она пошла в “Мемориал” — общественную организацию, созданную в эпоху гласности для сохранения памяти о людях, погибших во время сталинских репрессий, — и описала трагическую судьбу своих родителей, отметив, что оба были реабилитированы после смерти Сталина{419}.

В 1990 году у Наташи обнаружили рак яичников. Она написала в американское посольство, что очень больна и просит медицинской помощи. По словам Либина, помогавшего ей набросать это письмо, она сообщила, что была женой Адольфа Толкачева, который “работал на благо Америки и ради свободы в нашей стране много лет”. Либин вспоминал, что из посольства пришел ответ: к ним поступает очень много запросов и они не в состоянии помочь каждому. Там, очевидно, просто не поняли, кто она такая. ЦРУ узнало о ее обращении лишь много лет спустя{420}

.

Наташу злило лишь одно: Адик обманул ее и продолжал заниматься шпионажем после того, как обещал все прекратить. Она возражала не против шпионажа — против опасности, грозившей семье. Она умерла от рака 31 марта 1991 года, когда советскому государству, которое они с Адиком ненавидели, приходил конец. Она похоронена рядом с отцом, Иваном Кузьминым, на Донском кладбище в Москве{421}.

11 августа 2014 года в штаб-квартире ЦРУ повесили портрет Толкачева вместе с другими картинами, запечатлевшими величайшие операции управления. На портрете, написанном нью-йоркской художницей Кэти Кранц Фиерамоска, Толкачев изображен в своей квартире с 35-миллиметровым фотоаппаратом Pentax в руках: он фотографирует секретный документ, подсвеченный двумя настольными лампами. Часы показывают 12.30 — конец обеденного перерыва. На церемонии открытия высокопоставленный чиновник ЦРУ сказал, что Толкачев запечатлен на картине “абсолютно целеустремленным”, “предельно собранным” и — поскольку он понимал, какая участь ему уготована в случае провала, — “с тенью страха” на лице.

Эпилог