В открытую дверь съемочной-кабинета, где мы сидели, было видно, как завивавшиеся концы пленок в зале разом встрепенулись, опали и теперь раскачивались, путаясь и шелестя.
Сбрасывая ботинки, я сделал Ефиму знак «продолжай шуметь», а потом ещё один — «прикрывай».
— Тут не найдется что-нибудь выпить? — спросил он тоном матерого алкаша, доставая нелепый «Стечкин» и снимая его с предохранителя.
— Кто его знает, — сказал я погромче и пополз с «ЗИГ-Зауэром» на четвереньках в большую комнату.
— Пожалуй, я поищу, — сказал Ефим. — Здесь нет, здесь ничего… ничего опять… ничего опять…
Он прошелся за моей спиной, шаркая по цементному полу.
Рысцой на носочках я пересек ближайшую и подбегал к следующей зале, когда почувствовал деликатный захват за локоть.
За гирляндами пленок, прижимая палец к губам, стояла Марина. Она покачала головой и объяснила на пальцах, чтобы я хлопнул входной дверью в полуподвал и вернулся к Ефиму.
Меня не устраивало, чтобы она осталась подслушивать. Я тоже помотал головой, взял её за руку и отвел к выходу из полуподвала. Она показала на мои часы — «через полчаса». Я пожал плечами — как получится — и притиснул её к себе.
— Ерунда, Ефим! — крикнул я весело. — Дверь не плотно закрылась, сквозняк растворил… Закрываю! Только вот справлюсь с задвижками и защелками!
Марина сымитировала удар коленом снизу, когда я поцеловал её в губы.
Злости моей не было предела. Этот сукин сын притащил хвост. Марина потеряла меня с того времени, как я переехал в Синди. И не находила. Принялась тогда пасти Ефима. И этот так называемый профессионал притащил её за собой. Сошлись две школы. Как говорится, группа отрыва одной оказалась слабее группы захвата другой. А ключ от студии у Марины имелся. Тармо её человек. Она оплачивает и его, и его помещение.
Вырядилась она, словно на прием. Темно-синее трикотажное платье с глубоким вырезом на спине, янтарные клипсы, бусы и браслет. Замшевая сумочка отягощена какой-то аппаратурой, потому что плоский немецкий «Перфекта» она носила на перевязи с внутренней стороны бедра. Возле трусиков.
— Ты проверялся по пути, за тобой чисто? — спросил я Ефима, вернувшись в съемочную-кабинет.
— Сто процентов!
— Тогда сквозняк, действительно…
Шлайн устраивал «Стечкина» в кобуре под мышкой минуты три.
— Ефим, — сказал я, — давай возвратимся к генералу. Сегодня переговоры в пярнуской гостинице «Каякас». Тихо, пустынно, безопасно… Таким образом, день спокойный. Завтра утром продолжение встреч на уровне помощников, генерал едет в Таллинн. Время?
— Выезд в десять утра. Затем ознакомительная прогулка по городу, обед, отдых и — музей. Музей в пятнадцать. Отдых в представительстве «Балтпродинвеста». Не думаю, что возможны поправки. Принимая во внимание обстоятельность местных, нежелание немцев высовываться, то есть покидать Пярну, и характер самого генерала, выполнение расписания — стопроцентное.
На сто процентов он был уверен и в отсутствии хвоста, подумал я, и спросил:
— А Чико Тургенев знает его?
— Думаю, что да, и думаю, что его постоянно держат в курсе. Утечка информации о визите — постоянная. Это следует принимать как данность.
— Ты хочешь сказать, что твоя контора допускает это с расчетом?
— Организовывает.
Ефим перестал бегать по съемочной-кабинету и уселся рядом со мной на диване. Мне показалось, он чем-то надломлен. Приблизительно я догадывался, чем. Дубровин не был предателем, как и Воинова. Они разыгрывают иные в отличие от шлайновского варианты. И Ефиму Шлайну это очевидно. Отсюда и сравнение его отношений с конторой, как с неверной женой. Начальство выжидает выгодной для себя раскладки сил и обстоятельств. Не более. Ничтожная игра. А Ефим-то полагал, что делается серьезная политика. Как говорится, за измельчавшую державу обидно, потому что завершение дела при такой раскладке не сулило ни повышения в должности, ни нового, может быть, генеральского звания.
Хотелось пить, но я не знал, где Тармо держит холодильник или шкаф с напитками, если они вообще у него имеются.
Ефим забрал пленку, как оправдательный документ на будущее. Грея руки над костерком из фотоснимков в раковине темной комнаты, мы прикидывали варианты завтрашних действий Чико Тургенева.
Первый. Изначальный. Когда генерал войдет в здание, помощник Чико звонком из таксофона, расположенного напротив входа в музей, приведет в действие взрывное устройство. Тургенев, изготовившийся в шестиэтажке, из снайперской винтовки покончит со звонившим. В пользу этого варианта говорило то, что подношение музею делал двойник Чико. Сам Тургенев сидел в это время с винтовкой — примеривался — и оказался на моей пленке.