Шпион поневоле

Я перешел на четвертую скорость, тахометр завертелся, как цифры в экспресс-лифте, и спинка сиденья плотно прижалось к моей спине. Ураганный ветер разметал волосы. Откинув их назад, я вновь нажал на газ. Мотор удивленно заворчал и на какое-то мгновение показалось, что мы взлетаем. Дорога ускользала под капот и каменные стены, шедшие вдоль нее, превратились в расплывчатые полосы. Вероника что-то прокричала — я не понял, был это страх или радостное возбуждение.

Спидометр показывал 150 и скорость продолжала нарастать. Я вел «мазерати» по середине дороги, придерживаясь разделительной линии, ничего не слышал, кроме воя ветра, ничего не чувствуя, кроме вибрации руля, и только и краем глаза — результат длительных тренировок в наблюдении за приборами видел, что стрелка спидометра колеблется возле черточки, соответствующей скорости 170 миль в час. В конце прямого участка дороги примерно в двух с половиной милях появилась другая пара фар, и поначалу там наверное думали, что перед ними низко летящий реактивный самолет.

Сняв ногу с педали газа я медленно принял на свою сторону дороги, все ещё дрожа от возбуждения и чувствуя, как быстро спадает скорость от мягкого торможения. При скорости в сто миль ощущение было такое, словно мы дали задний ход.

Я сбросил скорость до 50 миль, все ещё не придя в себя, — такая скорость с характерными для неё возбуждением и опасностью всегда меня потрясала.

— Остановись, Филипп, пожалуйста, остановись, — сказала Вероника.

В конусе света мелькнула боковая дорога, и с силой нажав на тормоза я съехал на нее. Потом подвел «мазерати» к низкой каменной стене. Вероника открыла дверцу и вышла.

— Ну а теперь люби меня, быстрее, я вся просто дрожу… Скорее, Филипп, ради Бога, поторопись.

Я выключил огни и мы перебрались через стену. Трава в поле, объеденная голодными овцами или коровами, была совсем короткой. Вероника сорвала мои белые джинсы и сердце у меня застучало, как все двенадцать цилиндров «мазерати». Мы оба были одновременно испуганы и распалены до такой степени, что почти теряли рассудок и тут же оказались на земле, сливаясь друг с другом.

На обратном пути я чувствовал себя слабым, как котенок, руль словно налился свинцом, всю дорогу до гаража я не превысил пятидесяти миль в час. Мы прошли на террасу и я налил пару больших бокалов бренди, а Вероника раскурила сигареты.

— Вероника, я хочу, чтобы ты вернулась в Лондон.

Она протянула мне сигарету и взяла бокал с бренди, рука её легла поверх моей.

— Когда?

— Завтра. Твой билет в спальне. Прямой рейс.

— Почему?

— О нет, не следует беспокойся. Я тебя не бросаю. — После сегодняшней ночи даже сама мысль об этом была невероятной. — Но через три дня я покину Датос навсегда, и не хочу, чтобы ты оставалась там после этого.

Наступило молчание, прерываемое только стрекотом цикад и мягким плеском моря о скалы.

— Ты решился на что-то опасное, Филипп?

— Не беспокойся, любимая. Я это переживу. Но следующая неделя может оказаться трудной. Когда вернешься в Лондон, позвони Рикки Килмари — он знает, что нужно делать и позаботится о тебе.

— Значит что-то опасное. Что-то связанное с тем коротышкой, что сюда приезжал. Что он заставляет тебя делать?

На глаза её навернулись слезы.

— Да, это с ним связано. Но я обязан…

Я чувствовал, что сам вот-вот сломаюсь и могу расплакаться. Неожиданно я почувствовал, что не в силах оказаться лицом к лицу со смертью — жизнь была слишком хороша, чтобы ставить её на карту. Вероника крепко прижалась ко мне и мы слились в страстном объятии. Ужас охватывал от того, что я мог её потерять.

— Что это, Филипп? — Я покачал головой и отпустил её, продолжая удерживать за руку.

— Я не могу рассказать тебе, пока все не кончится. Но это самое грязное и опасное дело, с которым мне когда-нибудь приходилось сталкиваться.

Она снова заплакала, и все будущие опасности вылетели у меня из головы, пока я пытался её успокоить. Смыв с себя все наносное, пережив эмоциональный катарсис, мы отправились в постель и было нам очень хорошо.

10. Вылет

Я вернулся в Датос в день своего вылета. Приземлиться в пустыне предстояло где-то к полуночи и по расчетам к рассвету я мог приземлиться в Алла Сюраит. Генерал спросил, как я провел отпуск, и я ответил, что все было замечательно, и что Вероника осталась ещё на пару дней с нашими друзьями. Это уже было ложью, так как в этот момент «боинг» проносил нести её над Парижем на высоте тридцати тысяч футов.

Затем он коротко меня проинструктировал, повторив опознавательные знаки, расстояния и расчет времени. Мы провели вместе около часа, обсуждая детали довольно сложного полета. В этом рейсе мне всю дорогу следовало держаться на высоте 500 футов — и ночью над пустыней это была нелегкая задача. Он дал мне лист с барометрическими данными по всему маршруту, чтобы я мог должным образом настроить высотомер — на случай, если откажет радио.

После того, как я высажу пассажиров, мне следовало лететь в Бахрейн и отдохнуть там день. Затем я должен буду доставить представителя нефтяной компании в Афины, а уже оттуда вернуться на Датос.