Головы лежащих на койках людей казались очень большими. Ни один из них не шевельнулся, не проявил к нам интереса. Но они не спали. Я убедился в этом, наклонившись над ближайшей койкой. Больной почувствовал, что свет ослаб (его лицо накрыло тенью), и неестественно часто заморгал. В уголках глаз скапливались мутные слезы, полосуя отчетливыми следами бледную отечность щек.
— Этот человек с детства был глухонемым, — почти трезвым голосом заметил доктор Фул. — Болезнь Фула сделала его еще неподвижным. То же случилось с его женой и ребенком — они всегда кормились рыбой с рынка. Теперь они трупы. — Он сжал кулаки. — Они хуже, чем трупы, потому что могут функционировать в таком виде годами.
— Не пугайтесь, — предупредил он меня на пороге следующей палаты.
Единственный ее обитатель сидел на тяжелой, привинченной к полу металлической койке. В каком-то неясном угнетающем ритме он безостановочно бил перед собой огромным опухшим кулаком. Скошенные выцветшие глаза непрерывно и судорожно моргали.
— И так уже три года. Типичный моргач, по классификации санитарного инспектора Сейджа. Кто поедет в город, забитый такими уродами? Потому болезнь Фула и объявили заразной. Это как бы дает право администрации “СГ” изолировать моргачей в особой зоне.
В следующей палате в металлическом кресле, пристегнутая к нему ремнями, сидела женщина лет тридцати. Возможно, она была когда-то красивой, но морщины и язвы, избороздившие ее лицо, не оставили от красоты никаких воспоминаний. Скорее она вызывала отвращение.
Фул нежно погладил женщину по сухим ломающимся волосам.
Дергаясь, часто моргая, хватая ртом воздух, женщина силилась что-то сказать, но у нее ничего не получалось.
— Когда ей исполнилось двадцать лет, — злобно глянул на меня доктор Фул, — у нее заболели ноги. Боль в суставах была такой сильной, что она потеряла возможность передвигаться. Потом она стала слепнуть — самый первый и верный признак болезни Фула. Нарушения речи, язвы. Болезнь сказалась на интеллекте, она разучилась читать. Вся ее семья питалась рыбой, вылавливаемой в нашей бухте.
— В нашей бухте?
— Ну да.
— Но рыба из бухты может уходить в другие места!
— Она и уходит. Все разговоры о строительстве специальной Дамбы остаются только разговорами.
— Но…
— Оставьте! — отмахнулся доктор и открыл дверь очередной палаты.
Ее обитатель, мальчик лет пятнадцати, был неимоверно толст. Весом, наверное, он превосходил Хоукса. Он увидел нас, и кровь прилила к его быстро и неприятно моргающим глазам. Яростно зарычав, он сжался, как для прыжка, но не смог даже оторваться от кресла.
— Я долго надеялся, что он хотя бы научится писать, — невесело признался доктор Фул. — Пиши, Томми!
Мальчик тяжело засопел, но кровь отхлынула от лица.
Часто моргая, толстыми, как сосиски, пальцами он ухватил сломанный карандаш и, дергаясь, постанывая, вывел на мятом листке бумаги:
И все это время, переходя из палаты в палату, я вел съемку.
Я снимал лица и истерику моргачей, снимал доктора Фула. Никто не мог видеть работу скрытых камер, но когда доктор Фул вдруг выдохнул: “Хватит!” — я невольно замер.
Но он имел в виду другое.
— Почему вы не спрашиваете, почему я не кричу о происходящем на всю страну?
— Мне не надо этого объяснять. Я видел, что они делали с вами в “Креветке”.
— Вы бы видели, что они сделали с Бэдом…
Мы вышли в коридор. Доктор Фул вдруг заторопился, наверное, ему хотелось быстрее вернуться к бутылке. В кабинете он сразу налил почти полный стакан. Я снял и это. Сам по себе доктор Фул не внушал мне симпатии. “Если его придется ударить, — подумал я, — то лучше ногой”.
Но потом я передумал.
Я ударил его ребром ладони чуть ниже желтого оттопыренного уха.
Странно ахнув, доктор упал грудью на стол. В карманах не оказалось никаких ключей, но спецкурс по открыванию сейфов в АНБ читали виднейшие специалисты. Кое-кто из преподавателей в свое время имел дело с самим Батистом Траваем, который был больше известен под кличкой Король алиби. Видимо, это он вскрыл в 1911 году сейф швейцарской компании “Мессажери маритм”, но никто этого так и не доказал. За пять минут я вскрыл сейф и выгреб из него медицинские карты, пачку крупных купюр, сводку химанализов, а также пистолет с двумя запасными обоймами.
Пистолет я сунул за пояс, потом перетащил доктора на диван. За этим занятием меня застигла сухопарая сестра.
— Что с доктором Фулом? — подозрительно спросила она.
— Алкогольное отравление. — Я подошел к дверям и запер их на торчавший из скважины ключ. — Кто сегодня дежурит в клинике?
— Апсайд и Герта. Вызвать их?
— Да нет. Пусть дежурят.
— Что вы собираетесь делать?
— Всего лишь привязать вас к креслу. И заткнуть вам рот. Вы мне мешаете.
Страх сестры вызвал у меня отвращение. К счастью, у нее хватило благоразумия не сопротивляться.
4
Снимая документы, я не забыл о ней.