— И любите ближних своих, как нам завещал Иисус? Вытянув шеи, пассажиры и малайцы внимательно прислушивались к нашей беседе.
— Ну да, — озадаченно подтвердил Роджер.
— Почему же вы преступаете все христианские заповеди?
— Нас вынудили, — возразил малаец. — Нашу страну угнетают.
— Разве это делаем мы?
Малаец промолчал.
Зато где-то послышался рев автомобильного мотора, потом истошно взвыла сирена.
— Это солдаты, — сказал я. — Они окружают поезд.
Теперь все смотрели на малайцев. И надо отдать им должное, услышав про солдат, они сразу повеселели.
— Прекрасно, — сказал Роджер, и впервые неровный шрам на его щеке дрогнул. — Этого мы и хотели.
Он добавил еще какое-то словцо, прозвучавшее как
— Иди сюда. — Роджер поманил меня к двери.
Я приблизился.
Пауль незамедлительно привязал меня капроновым шнуром к цепи, на которой, как на растяжках, висели цилиндры со взрывчаткой. Попробуй я вскочить, от нас ничего бы не осталось. Хорошо еще, что я мог сидеть. Не самое лучшее быть привязанным к взрывному устройству, но я мог сидеть, это утешало.
— Ослабьте узлы, у меня затекут руки.
Пауль засмеялся, но Роджер кивнул, и узлы были ослаблены.
— Пауль! Йооп! — приказал Роджер. — Вы останетесь в вагоне. Если кто-то захочет уйти или сорвать газету с окна, стреляйте без предупреждения.
И увел своих людей в тамбур.
Только сейчас я увидел еще одного человека.
Раньше его скрывала высокая спинка кресла. Но теперь он сидел напротив меня. Он был тощ и нескладен. Плащ, а скорее пальто, он, свернув, держал на коленях. Больше при нем ничего не было — ни сумки, ни чемодана. На бивера он не походил. Невыразительный, весь какой-то серый, но не бивер, не бивер. И он ни на что не обращал внимания.
За окнами ударило несколько выстрелов. Стреляли поверх вагона, ни одна пуля не влетела в салон, но кто-то из малайцев крикнул из тамбура:
— Приведите того, что с усиками!
Пауль сдернул с сиденья усатого франта.
Тот чуть не упал, но все же удержался на ногах. Вид у него был униженный и больной — наверное, он расплачивался за недавнее пьянство. Опасливо прислушиваясь к длинной пулеметной очереди, он прошел к выходу и исчез вместе с Паулем за сомкнувшимися дверями. Йооп из угла настороженно следил за пассажирами, но никто не шелохнулся. В соседнем вагоне резко Ударили три выстрела.
“Это первый…” — мрачно подумал я.
Кисти рук были связаны, но пальцами я шевелить мог.
Вот ими я и шевелил — чем еще заняться? На сиденье рядом со мной валялась дешевая авторучка — из тех, что заправляется баллончиками. Наверное, ее оставил кто-то из малайцев. Я дотянулся до нее. Надо было чем-то заняться. Жизнь вообще занятие не из самых приятных, а нам, судя по всему, предстояло долгое ожидание.
Я посмотрел на своего соседа — опора малая, ненадежная. Столь же ненадежными выглядели и остальные. Я машинально вертел в пальцах руках ручку. Все, что мог, — дотянуться ею до светлой кожи кресла. Нуда, оставлю имя… Джек Берримен поймет… “Прогулка!” — фыркнул я не без презрения, будто шеф был в чем-то виноват. И машинально вывел на светлой коже правильный круг, снабдив его мелкими лучиками.
Солнце — золото.
Тело пурпурное, муж зрелый, свет горний.
В центре круга можно было поставить жирную точку, и я поставил ее.
Солнце… Золото… Утешил бы меня сейчас блеск алхимического золота, дотянись я до него?
Я усмехнулся.
Я не мог дотянуться до золота.
Возможно, запасы его велики у алхимиков, но у меня не было ничего, кроме авторучки. Я вдруг вспомнил: совсем недавно Консультация выгодно сбыла запас устаревшего оружия, совсем за малые деньги добытого шефом с одного из военных складов. Кому оно было продано? Не знаю, но не исключено, что патриотам Южных Молукк…
Ладно.
Я настраивался на долгое ожидание.
Светлая кожа кресла отвечала каждому движению.
Кольцо… Я прорисовал его отчетливо… И снабдил полумесяцем — рогами вверх… А снизу — прямой ручкой, отчего кольцо сразу стало похожим на ручное зеркальце… Впрочем, ручку я тут же превратил в крест, пририсовав короткую прямую перекладину… Алхимический символ ртути…
Я ухмыльнулся. Искать алхимиков, а попасть к малайцам!
“Прогулка!” Я с отвращением бросил авторучку. Она медленно покатилась в щель между спинкой и сиденьем кресла. Мормоны — флегматичные, внешне спокойные, но, конечно, трясущиеся за свои плетеные корзины… Мамалыжник из Теннесси… Недоношенный медлительный сукин кот напротив… Перепуганные биверы… Угораздило меня попасть в эту компанию! Все они боялись поднять глаза. Только сосед напротив мирно дремал. Казалось, его ничто не трогает. Голова откинута на спинку кресла, глаза закрыты. В этой позе, расслабленный, постаревший, он вдруг показался мне странно знакомым.
Шеббс!
Ну да, это о нем спросил доктор Хэссоп, показав фотографию: “Ты помнишь его?”
Конечно, я помнил.
С Джеком Беррименом когда-то мы подробно изучили его биографию.