Шпион в Юрском периоде

Вся страна говорит о приватизации. Я тоже за, но с контролем, а то вот отнес сапожнику–частнику старые туфли в починку, а он мало что тысячу за подошвы с меня содрал, он еще запил на радостях. А теперь, придя в себя, говорит: ни туфлей нет у него, ни денег. Ну не скотина? Я ему подпалил будку, чтобы наперед знал: в приватизации главное — честь и достоинство, а остальное мы в гробу видели при всех вождях и режимах!

Крик души.

Не мог написать такое Лигуша!

Шурик припомнил огромную рыхлую фигуру бывшего бульдозериста, его опухшее сырое лицо, пегий ежик над низким лбом. Будку подпалить Лигуша бы мог, но выдать такое…

Всем джентльменам, помнящим нежность роскошной путаны Алисы, гостиница “Сибирь” — срочно необходима финансовая помощь в СКВ. Срок отдачи — полгода. Вы меня знаете!

***

Шурик не выспался.

Его раздражал официант, скромно устроившийся за крайним столиком.

Перед официантом стоял завтрак. Тоже, видимо, не полный, но и не простой. Кроме пухлой горячей булочки, официант глодал куриную ножку, на тарелочке перед ним лежали крупно нарубленные помидоры. Шурика страшно раздражал утерянный бумажник. Еще его раздражала Анечка Кошкина. И еще больше раздражала нелепая история с психом.

“Пятнадцатого меня убьют…” Как Роальд купился на просьбу Лигуши?

Мужчина, пятьдесят пять, крепко сложен, продаюсь бесплатно. Условия: сон — шесть часов в сутки, личное время — три часа, плотный обед, плотный ужин, пачка сигарет “Астра” — каждое утро.

Шурик даже не усмехнулся.

Первого августа моей родной тетке исполнится сорок лет. От зверств и безысходности коммунального быта тетка не хочет жить. Люди! Вас я прошу! Говорят, что доброе слово спасает. Скажите по телефону хорошему человеку несколько добрых слов!

Шурик кое‑что знал о коммунальном быте.

Это еще легко сказано — зверство и безысходность.

Именно в таких безысходных квартирах произрастают самые диковинные извращения и уродства, возникают самые диковинные представления о мире, растут на страх людям всяческие Кости–Пузы и Дерюковы. Именно в таких безысходных квартирах среди банок с солеными огурцами можно найти гранату Ф-1 в рубчатой оболочке или случайную книжку с идиотическим названием вроде такого — “Закат неуемных звезд. Почти что полная история Понта”.

Странно, подумал Шурик, почему жителей коммуналок не хоронят в братских могилах?

Ладно.

Все путем. Все как у всех.

Правда, намного свирепее, намного круче.

***

Отвечу всем Ивановым Иванам Иванычам, отцами которых точно были тоже Ивановы Иваны Иванычи. Обещаю содержательную переписку. Иванов Иван Иванович.

Я не могу этого читать!

Шурик отложил вырезки.

У меня голова идет кругом. Я не знаю, что правильнее — ненавидеть или жалеть? Это Роальд все знает о ненависти и сострадании. А меня на то и на другое не хватает. Я могу или ненавидеть, или сострадать.

Мы обуем всю страну.

Охотно верю.

Не раз уже обували.

“Барон! Барон!” — донеслось издалека, кажется, из‑за магазина “Русская рыба”.

Что, собственно, произошло? — подумал Шурик. Ну, встречусь с Анечкой, поговорю с Врачом, проверю способности Лигуши, а завтра уже пятнадцатое. Роальд твердо сказал: с шестнадцатого хоть в Марий Эл! Допивая кофе, Шурик внимательно всматривался в дымку березовых и сиреневых ветвей, в прозрачный утренний воздух, чуть подрагивающий над первооткрывателем, которому кто‑то сочувственно натянул на разбитую голову целлофановый пакет.

В сущности, в Т. ничего не изменилось.

Известно ведь, что можно менять форму грелки, делать ее круглой, квадратной, прямоугольной, ромбической, украшать аппликациями и вологодскими кружевами, все равно она останется грелкой,