Шпион в Юрском периоде

Мы с Сеней переглянулись. Прикрикни на нас в тот момент кто‑нибудь, даже не полицейский, нас не надо было бы за уши оттаскивать от дуриана, мы отбежали бы сами. В голову пришло официальное предупреждение, помещаемое в отелях Малайзии на самом видном месте: плоды дуриана не вносить! Правда, это предупреждение шло в списке вторым — после наркотиков. Но опять же, за внос наркотиков правительство грозило смертной казнью. А чем там грозят за внос дуриана? — робко спросил я.

Сеня мрачно пожал плечами.

Судя по тому, что дуриан идет сразу после наркотиков… Пожизненное, наверное…

— Ладно, режь, — решился я. — Мы только куснем пару раз, а потом нас за уши не оттащат.

Наверное, мы не успели зажать носы.

Сеня сделал легкий разрез, можно сказать, царапинку, нечто почти теоретическое, незаметное, как марсианский канал, и на нас явственно пахнуло трупом.

В тропической влажной жаре запах многократно усиливался.

Обливаясь потом, оглядываясь — не спешат ли к нам с воем полицейские машины? — мы быстро закопали плод дуриана в землю. Кстати, вместе с ножичком, о чем Сеня даже позже не жалел. По крайней мере, когда, уже в отеле, отдышавшись, я предложил ему смотаться на знакомую лужайку, раскопать могилку дуриана и забрать позолоченный ножичек, он почему‑то вздрогнул и отказался.

“На улице Красных Зорь появилось странное объявление: небольшой серой бумаги листок, прибитый к облупленной стене пустынного дома. Корреспондент американской газеты Арчибальд Скайльс, проходя мимо, увидел стоявшую перед объявлением босую молодую женщину в ситцевом опрятном платье; она читала, шевеля губами. Усталое и милое лицо ее не выражало удивления — глаза были равнодушные, синие, с сумасшедшинкой. Она завела прядь волнистых волос за ухо, подняла с тротуара корзину с зеленью и пошла через улицу…”

Листок серой бумаги, облупленная стена, босая женщина с сумасшедшинкой в синих глазах, заведенные за ухо волнистые волосы, — Алексей Толстой, как истинный художник, всегда был чуток к детали. Описывая самую невероятную ситуацию, он умел оставаться убедительным. После клочка серой бумаги — объявления — еще ошеломительнее выглядел последующий прыжок на Марс. Из разрушенной, продутой всеми ветрами России — на Марс! А почему бы, черт побери, считает красноармеец Гусев, не присоединить ее к РСФСР? “На теперь, выкуси, — Марс‑то чей? — советский”.

Фантастика Алексея Толстого давно признана классикой. Но выход “Аэлиты” и “Гиперболоида инженера Гарина” был встречен в свое время, скажем так, не овациями.

Г. Лелевич: “Алексей Толстой, аристократический стилизатор старины, у которого графский титул не только в паспорте, подарил нас “Аэлитой”, вещью слабой и неоригинальной…”

Корней Чуковский: “Роман плоховат… Все, что относится собственно к Марсу, нарисовано сбивчиво, неряшливо, хламно, любой третьестепенный Райдер Хаггард гораздо ловчее обработал бы весь этот марсианский сюжет…”

Юрий Тынянов: “Марс скучен, как Марсово поле. Есть хижины, хоть и плетеные, но в сущности довольно безобидные, есть и очень покойные тургеневские усадьбы, и есть русские девушки, одна из них смешана с “принцессой Марса” — Аэлитой, другая — Ихошка… И единственное живое во всем романе — Гусев — производит впечатление живого актера, всунувшего голову в полотно кинематографа…”

И даже Максим Горький (в письме к Д. Лутохину от 26 октября 1925 года): “…В 7–й книге “Красной нови” рабоче–крестьянский граф Алексей Толстой начал печатать тоже бульварный роман. Это очень жаль…”

Но жалеть надо о другом.

Жалеть надо о том, что Алексей Толстой, раздраженный несправедливыми нападками, отказался, не написал еще одну часть своего романа об инженере Гарине.