Шпион в Юрском периоде

“А вечером 6–миллионная Москва дрожала от оваций и криков ура, когда советская пятерка (летчиков, облетевших вокруг земного шара. — Г. П.) через пять суток полета вновь прошлась по улицам по пути к дворцу, где вверху стоит Ленин. В залах грандиозного дворца заседают вожди нашей родины с депутатами народа, и приветливые глаза Сталина сияюще блестят навстречу отважной пятерке…” Так прославленный летчик Георгий Байдуков (“Правда”, 18 августа 1937) делился своими размышлениями о будущем.

К тому времени большинство участников Первого съезда советских писателей (1934), съезда, пытавшегося хотя бы теоретически определить образ Нового человека, уже исчезли — кто надолго, кто навсегда. И. Бабель, А. Веселый, И. Катаев, Д. Выгодский, В. Киршон, Б. Корнилов, И. Лежнев, Г. Лелевич (тот самый, что строго выговаривал рабоче–крестьянскому графу за незадачи с “Аэлитой”), Б. Пильняк, неистовый Сергей Третьяков, Б. Ясенский, В. Нарбут, А. Воронский, С. Клычков, С. Колбасьев, Б. Лифшиц, Г. Серебрякова, Б. Спасский — невозможно всех перечислить. При этом не может не удивлять великий разброс. Поэт Петр Орешин, например, был глубоко убежден, что

…другая радость в мире есть,

родиться и забыть себя и имя,

и в стадо человеческое влезть,

чтобы сосать одно ржаное вымя

Однако такое твердое убеждение ему не помогло, и он разделил судьбу тех, с кем спорил.

Все большую и большую силу набирали писатели, по определению Замятина, юркие, а сама фантастика буквально на глазах тускнела. А если что и появлялось, это неизменно вызывало гнев критиков. Фантастика скорее вредна, делился своими откровениями в журнале “Революция и культура” критик с лирической фамилией И. Злобный, она “…уводит молодежь из текущей действительности в новые, не похожие на окружающее, миры” Появились и первые разработчики теории так называемой фантастики ближнего прицела, фантастики приземленной, бытовой, замкнутой на сиюминутные конкретные цели. Лозунг “Лицом к технике, лицом к техническим знаниям” был воспринят буквально. Человек, как главный объект литературы, был выдворен из фантастики (“замятинщиной”, “булгаковщиной” попахивало от человека). Рассказ становится астрономическим, химическим, авиационным, радиофантастическим, каким угодно, только не литературным. Характерный пример подведение редакцией журнала “Всемирный следопыт” итогов конкурса на лучший научно–фантастический рассказ за 1928 год. В обращении к читателю говорилось.

“Эта категория (фантастическая. — Г. П.)

дала много рассказов, но из них очень мало с новыми проблемами, сколько‑нибудь обоснованными научно и с оригинальной их трактовкой. Особенно жаль, что совсем мало поступило рассказов по главному вопросу — химизации”. И дальше. “Весьма удачной по идее и по содержанию следует признать “Золотые россыпи” — эту бодрую обоснованную повесть с химизацией полевого участка личной энергией крестьянского юноши, привлекшего к себе на помощь четырех беспризорных, которые в процессе работы сделались ценными культурными работниками. Автор достаточно знает вопросы агрикультурной химизации и занимательно преподносит их читателю”.

И дальше, дальше.

“Рассказы “Открытие товарища Светаша” (средство от усталости) и “Земля–фабрика” (ленточная посадка ржи, удесятерившая урожаи) привлекают внимание своими современными темами, но оба рассказа кончаются беспричинной непоследовательной гибелью героев вместе с их открытиями (например, одного — от удара молнии), так что производят впечатление мрачной безнадежности, хотя реальная жизнь рисует нам, наоборот, беспрерывные завоевания науки и дает живые примеры успехов изобретателей в результате упорного труда и неуклонной энергии…”