Шпион в Юрском периоде

На самом деле он не знал, существует ли такой сорт, но прозвучало красиво. Верочка даже покраснела, услышав про маулийский кофе, и отказалась. Да и как идти, если деревянный домик Алехина с такими неслыханно простыми удобствами открыт глазам всех Верочкиных соседей?

Но если честно, Алехин Верочке почти не врал.

— Вот, — начал он, — зовут меня Алехин. Пусть трудно мне, пусть нехорошо говорить такое, но тебя сказать обязан…

Верочка затаила дыхание.

— Трудно такое говорить вслух, но я скажу… Понимаешь, необычная у меня профессия…

От напряжения Верочка рот открыла. И тогда Алехин брякнул:

— Агент я!

А Верочка, дура, сама, именно сама, красивой своей нежной ладошкой закрыла Алехину рот. Не надо, дескать, ни слова не говори больше! Я все понимаю! Ты, наверное, давал подписку о неразглашении. Я заметила, ты держишься не так, как все. Я видела, как свободно ты входил к начальнику телефонной связи. С моим шефом, Алехин, так свободно, как ты, никто никогда не разговаривал.

Короче, не дала Алехину говорить.

А потом обиделась: почему врал?

А он не врал. Зачем ему врать? Ну, агент. Что плохого? Не первый и не единственный. Зато опытный и знающий. Его ценят в Госстрахе. Он зарабатывает неплохо. У него интересные клиенты. Например, пенсионер Евченко. Или крупный математик Н. По вредности пенсионер Евченко первый в мире, а научные труды математика Н.

печатаются в развитых странах мира. В странах средне- и малоразвитых научные работы математика Н. пока не печатаются, но и там до них дойдут, разберутся. Прогресс не стоит на месте.

А Верочка, дура, как узнала, что Алехин не тайный агент, а всего лишь агент Госстраха, ударилась в слезы. Ей, наверное, было бы гораздо приятнее узнать, что он, Алехин, вовсе не просто опытный, вовсе не просто ответственный агент Госстраха, а самый настоящий тайный агент какой‑то особенно недружественной, даже враждебной страны. Тогда бы она, дура, смогла страдать, смогла бы понять и простить Алехина. А может, сжав чувства в кулак, сдала бы куда нужно.

А агент Госстраха…

Ну что такое агент Госстраха? Куда сдашь простого, хотя и опытного агента Госстраха? Подумав, Верочка определила Алехину испытательный срок. “Даю тебе месяц. Если за это время ты ни разу не соврешь, удержишься, приучишь себя к нравственной дисциплине, сам увидишь, какой интересной станет жизнь”.

А что в такой жизни интересного? Как можно жить, совсем не привирая?

Тяготясь отлучением, Алехин звонил Вере и говорил в трубку таинственно и печально: “Это я, твой последний романтик”. А Верочка печально отвечала: “Врунишка”. И в ее произношении самые обычные слова вдруг обретали волшебный смысл.

III

Но кое‑что Верочка одобряла. Например, Алехин читал серьезную литературу. Верочка была глубоко уверена, что книги всяких там Стругацких и Прашкевичей, Штернов и Бабенков до добра не доведут. Какой‑то “Пикник на обочине” (пьют, наверное), “Костры миров” (это еще о чем?), “Записки динозавра” да рассказы с матом, какой услышишь только на улице. Какие динозавры? Разве динозавр мог писать? Зачем ненормальные книжки нормальному человеку?

Но однажды Верочка встретила Алехина на улице. Он нес книги в букинистический магазин. Понятно, те, которые читать не мог и не хотел. А Верочка обрадовалась: “Ой, Алехин, наконец ты купил серьезные книги! Какой молодец! Ох, тут даже Пришвин! Я его книжки читала в детстве. У него все больше про зайцев. Большой, трагический писатель. Ты растешь у меня, Алехин! Я тобою горжусь!”

А чего гордиться?

Алехин вовсе не купил книгу Пришвина.

Он, наоборот, энергично хотел от нее избавиться. Не хотел трагичного про зайцев. Лучше бы Пришвин писал про милицию. Но похвалу Верочки, конечно, принял. И теперь часто вворачивал в разговор: “Читал я как‑то у Пришвина…” Или: “Пришвин бы не согласился…” Или: “А вот в третьем томе Пришвина…” У него, собственно, только третий том и был, но в разговоре звучало солидно. Верочка даже вздрагивала от волнения: “Ой, Алехин!”

Но испытательный срок выдерживала.

IV

Но сказать, что Алехин прямо вот так сразу начал новую жизнь, значило бы несколько преувеличить.

Не сразу, конечно.

К тому же, с того самого злополучного дня, когда он дал Верочке опрометчивое обещание, пошла ему непруха. Например, он стал стесняться бегать в свою деревянную скворешню. Побежишь, а Верочка увидит и подумает: это чего он так часто бегает? А не побежишь, Верочка подумает: это как это он так обходится?

Потом демократически настроенные пикетчики стали устраивать на пустыре перед домиком Алехина шумные несанкционированные митинги. Понятно, к деревянной скворешне выстраивалась гигантская очередь, попробуй туда попасть! Иногда Алехин думал, что Верочку огорчает вид на такую очередь к его туалету. Почему, дескать, он это позволяет? Какая распущенность!