Шпион в Юрском периоде

— Больше от материальной.

Сам он в застиранном махровом халате и в теплых тапочках не выглядел почему‑то человеком, полностью свободным от духовной и материальной ответственности. И ободренный этим наблюдением, Алехин умно заметил, что в этом году чуть ли не юбилей знаменитого высказывания: жить стало лучше, жить стало веселей. А странно. Вот он, Алехин, несмотря на все прогрессивные изменения, несмотря на все пережитые им режимы (“Законные правительства”, — строго поправил пенсионер)…несмотря на все пережитые им законные правительства, до сих пор обитает в деревянном домике, предназначенном на снос еще при Брежневе, и бегает в деревянный сортир на глазах всей огромной девятиэтажки.

— А дурак он и есть дурак. — Пенсионер Евченко никак не склонялся к сочувствию. — Настоящий человек, Алехин, имеет право на всеобщее счастье только в том случае, если он не рассматривает всех других людей как средство для достижения своего личного счастья.

И объяснил:

— Посадить дерево, Алехин, воспитать тихого ребенка, оплодотворить одну отдельно взятую верную женщину — это, Алехин, еще не все. Это, Алехин, каждый умеет. Под освобождением человека мы, материалистические философы, имеем в виду не просто освобождение от всех форм духовной и материальной зависимости, но еще и от всех форм зависимости от самой природы.

Пенсионер увлекся.

А Алехин почему‑то вспомнил металлическую игрушку, навязанную ему алкашами Заратустры Наманганова. Ведь точно заржавеет рак в кармане сырой ветровки… И зачем сдалась пенсионеру “Лоция Черного моря”?..

— …когда миллиарды и миллиарды самых различных пониманий сольются воедино, — вдохновенно пел пенсионер Евченко, — и образуют некую единую гармонию, подобную гармонии музыкального эпического симфонического произведения, вот тогда, Алехин, наступит счастье и для тебя лично.

— А для вас?

Пенсионер Евченко обиделся.

Он даже замахал маленькими, покрытыми коричневыми пигментными пятнышками лапками, но Алехина это не смутило. Он хорошо помнил главное правило страхового агента: какую бы чепуху ни молол клиент, выслушивать его надо терпеливо и до конца. Пусть размахивает пигментными лапками, никогда не перебивайте клиента. Смотрите ему в глаза. Улыбайтесь. Даже если он вам противен, улыбайтесь. Клиент не говорит ничего путного? А вам‑то что? Дайте ему выговориться, он станет податливее.

Алехин вздохнул.

— Счастье счастьем, Кузьма Егорыч, а вот меня вчера возле собственного дома чуть алкаши не побили. — Он знал, что пенсионер Евченко, как любой смертный, с интересом относится к таким историям. — Полный беспредел, Кузьма Егорыч, — пожаловался Алехин, с подозрением поглядывая на “Лоцию Черного моря”. — Алкашам дай волю, они и море подожгут.

— А что? И подожгут, — горячо откликнулся пенсионер.

И вдруг полез суетливо в какие‑то бумаги, кучей сваленные на письменном столе:

— Я раньше думал, что не горит море. А оказывается…

— Что оказывается?

— А ты вот сам почитай. Вот бери, бери. Это вырезки из газеты. Из большой газеты. — Пенсионер Евченко, как суетливый паучок, бегал по комнате. — Да возьми, возьми с собой, вернешь потом. А то держишь меня за этого… — Он не решился произнести вслух задуманное им слово. — Вот почитай. Тебе такое в голову прийти не могло. А это научный факт!

XV

Алехин и на этот раз ушел от пенсионера ни с чем, только с газетной вырезкой.

Это его разозлило. Встречу алкашей — побью, решил. Или позову сержанта Светлаева…

Пива выпить…

Дверь открыл сам сержант милиции.

— Как служба?

— Нормально.

— Как здоровье?

— Нормально.

— Как жена?

— Нормально.

И все такое прочее.

Здоровенный плечистый сержант Светлаев был в милицейской форме.

Обычно встречал в потрепанном спортивном костюме, а тут в полной форме. Наверное, вернулся с дежурства. Крепкий, волевой, как глыба гранита. Много подумаешь, прежде чем бросишься на такого крепкого и волевого сержанта.

— Проходи.

— Да нет. Бери канистру и пошли. Пивка купим. — И пошутил: — Дома у меня рак есть.

Странно, но о раке он упомянул с неким холодком в груди. И мысль о том, как удивится сержант, увидев, что рак металлический, тоже почему‑то не развеселила Алехина.

— Рак?

— Ага. Вот такой.

— Рак — это нормально.

В сущности, Алехин не разделял мнения сержанта, но слово уже вырвалось. Он еще раз показал на пальцах:

— Вот такой.

— Нормально, — кивнул сержант. — Значит, очищаются наши водоемы.

— Вовсю, Сема.

— А мы власть ругаем.

— Ага, Сема.

— Я раков ловил на Ладоге, — вспомнил сержант. — Нормально. — И неожиданно приуныл: — Только в командировки далеко не посылают. Так… Куда‑нибудь рядом…

— Это куда же? — полюбопытствовал Алехин.

— Служебная тайна, — твердо отрезал сержант.

В комнате зазвонил телефон и, как все у сержанта, звонок показался Алехину твердым и волевым.

— У аппарата, — твердо сказал сержант Светлаев.

И твердо удивился:

— Гражданин Алехин? Присутствует гражданин Алехин.

И еще больше удивился:

— Есть передать трубку гражданину Алехину!

И поманил страхового агента пальцем.

— Меня? — не поверил Алехин.

И услышал в поднесенной к уху трубке мощное чужое дыхание.