Шпион в Юрском периоде

Недалеко от горисполкома Алехин увидел большую толпу. Или митинг, подумал, или цыганки. Но тут же забыл и про митинг, и про цыганок, потому что увидел впереди Верочку.

Она шла плавно.

Толпа как бы обтекала ее.

Мужчины оглядывались, вздергивая головы, как норовистые быки, а женщины поджимали губки.

Еще бы! Верочка шла легко, свободно. Не размахивала руками, не прижимала руки к бокам. Длинноногая, в коротенькой юбке, с голыми ногами и в такой прозрачной кофточке, что, пожалуй, уместно было бы что‑нибудь и поддеть под нее.

Кто‑то легонько похлопал Алехина по плечу.

— Билет до Сочи. С однодневным отдыхом в санатории “Север”.

Алехин очнулся. Маленький длинноволосый тип из команды Заратустры Наманганова протягивал ему голубой авиабилет. К счастью, ни Вия, ни Заратустры рядом не наблюдалось.

— Иди ты!

Алехин с восхищением уставился на приближающуюся Веру.

— Алехин, — печально произнесла она вместо приветствия. — У меня так и течет. А сантехники придут только вечером. Может, нам не ходить в театр?

— Ты же хотела “Лебединое озеро”!

Верочка нежно взяла агента под руку..

Идя рядом, она так откидывалась, что кофточка на груди становилась почти прозрачной. Никогда Алехин не видел Веру так близко и так отчетливо, и, чувствуя это внимание, Верочка оживилась. Он не знал, чем тронул Верочку, но она действительно оживилась. Она как бы мягко подталкивала Алехина высоким бедром, она явственно прижималась к нему тугим боком. Алехин сразу возненавидел всех этих жалких самцов, оглядывающихся на Веру. Он сам хотел на нее оглядываться. “Билет в Сочи! Ишь, придумали! С однодневным отдыхом в санатории “Север”…”

У Алехина были деньги.

Он вел Верочку в театр.

Он гордился тем, что Верочка красивая.

Он радовался, что вечер теплый, а под ногами поблескивают веселые плоские лужи от недавно пролившегося непродолжительного дождя. “Хорошо бы увидеть очень большую лужу, — подумал он. — Я бы взял Верочку на руки и легко перенес через широкое водное пространство. И, наверное, увидел бы сквозь прозрачную кофточку…”

А Верочка шла свободно.

Она шла легким широким шагом.

Она легко переступала через плоские лужицы, чуть поддергивая при этом свою и без того короткую юбку. Впрочем, поддергивание можно было считать условным. Ничего больше того, что Алехин уже видел, Верочка показать не могла.

Они шли под веселыми липами прямо на театр, как в сторону небольшого дружелюбного государства. Они были послами в мир чистого искусства. Алехин расправил плечи и старался не смотреть на грудь Веры, очень уж прозрачная оказалась у нее кофточка. От него веяло уверенностью, и Верочка смотрела на него снизу вверх.

— Ты мало отдыхаешь, Алехин…

— Мы вместе поедем в отпуск…

— На Черное море?

— Конечно.

— Так ведь на это деньги нужны, Алехин, — очень серьезно ответила Верочка. — Я, правда, неплохо зарабатываю. Вместе с премиальными и рекламными. Но все равно на отпуск деньги надо специально откладывать.

Алехин кивал, Верочка жаловалась:

— Иногда так хочется откровенности… Чтобы излить душу… Чтобы услышать откровенность за откровенность…

К чему это она? — насторожился Алехин.

Но спросить не успел. Они как раз подошли к особенно большой, к особенно плоской веселой луже. По ее поверхности бегали веселые радужные разводы. “Осторожнее, Верочка”, — хотел сказать Алехин. Он даже хотел подхватить ее на руки, но не успел, не решился.

— Ступай вон на тот кирпич, а я приму тебя на сухом месте. Верочка, смущаясь, чуть поддернула и без того короткую юбку.

Ноги у нее были длинные, загорелые. Выказывая робость и смущение, она ступила длинной загорелой ногой на указанный Алехиным кирпич. Кирпич под ногой Верочки незамедлительно перевернулся. С жалобным стоном, как раненая лебедь, Верочка ухнула в грязную мерзкую лужу, покрытую нефтяными разводами.

Знай Алехин, как это делается, он тут же бы умер. Или провалился сквозь землю. И там, среди антиподов, на той стороне Земли, жил бы еще несколько времени тихо и незаметно, как некое давно вымирающее растение.

Но он не умер.

И не провалился.

Поднимая Веру, чуть не сорвал кофточку, ставшую совсем прозрачной.

— Ты простудишься, — жалко бормотал он, насильно закутывая Верочку в сорванную со своих плеч ветровку. — Ты простудишься и умрешь.

— Такси! — кричала мокрая Верочка.

— Ты простудишься и умрешь, — жалко бормотал Алехин. — Побежали ко мне, я затоплю печку. Ты обсушишься.

В волнении он забыл о том, что уже сутки как погорелец и нет у него ни домика, ни печки, ничего нет, а в казенную гостиницу строго воспрещено приводить посторонних лиц, особенно противоположного пола.

— Такси!

Ни разу не оглянувшись, Верочка нырнула в салон, и Алехин остался один перед плоской взбаламученной лужей.

На душе было скверно.

“Плевать, — угрюмо решил он. — Жизнь не удалась. Прав рак Авва. Возьму запал и всех трахну!”

XXIX

Мир рухнул.

Алехин стоял под окнами девятиэтажки.