Шпион в костюме Евы

Он подошел к двери и тихонько потянул ее на себя. Створка бесшумно поддалась. Яровенко зашел, стараясь не шуметь. Возле стола, на котором лежал маленький зажженный фонарик, стоял человек в костюме химзащиты и респираторе. Он складывал в большой металлический ящик небольшие свинцовые контейнеры.

– Руки вверх! – воскликнул Олег, направляя на человека пистолет.

Тот быстро повернулся и снял респиратор. Яровенко изумленно опустил пистолет. Он узнал своего шефа, профессора Ивана Ивановича Селедкина.

Ершова задыхалась, но не отпускала пальцы Гнучкиной, которые с каждой секундой слабели.

«Сейчас мы умрем вместе, – подумала Ева, из последних сил стараясь вытащить мадам, – я не могу ее отпустить, просто не могу».

Вдохнуть хотелось все нестерпимее. Девушка с ужасом почувствовала, как пальцы Гнучкиной потеряли силу и отпустили руки Ершовой. Последним усилием Ева вцепилась женщине в рукав и вдруг почувствовала, как чьи-то руки крепко схватили ее за ноги. Инстинктивно девушка поджала ноги, но руки не отпустили ее, а настойчиво потащили наверх. При этом девушка изо всех сил держалась за одежду актрисы. Через секунду кашляющая и задыхающаяся Ева показалась на поверхности и рывком вытащила подругу.

– Быстрее, быстрее, – бормотала девушка.

Чьи-то сильные руки одним движением подняли ее из воды и поставили на пол. Потом человек взял на руки мадам, перебросил ее через колено и сильно нажал на спину.

– Кхе-кхе! – закашлялась Гнучкина, отплевываясь.

Ева сидела на полу и беззвучно плакала. Сил встать у нее не было.

Кто-то провел ладонью по ее волосам. Девушка почувствовала знакомый запах – табак, туалетная вода «Данхилл», капелька мужского пота и чуть-чуть бензина – и ее сердце застучало часто-часто.

– Привет, – сказал прямо у нее над ухом голос Владимира Евгеньевича Рязанцева.

От этого простого слова у Ершовой навернулись на глаза слезы. Девушка повернула лицо и посмотрела на полковника. Он осунулся и посерел от усталости, но глаза светились счастьем.

– Привет, – сказала девушка и, вопреки всякой субординации, обняла Рязанцева за шею.

Он прижал ее к себе – отчасти по-отечески, отчасти по-мужски, чувствуя, как она похудела и как под тонким свитером выпирают кости.

– Я люблю тебя, Володя, – сказала Ершова, – я влюбилась в тебя много лет назад. С первого взгляда. И я рада, что ты мой начальник и нашел меня сегодня.

Рязанцев ничего не сказал. Он улыбнулся, потом отпустил Еву и поднял с пола фонарь.

– Идти сможете? – спросил он женщин. – Тут недалеко. Надо только выбраться на поверхность, а потом я отвезу вас домой.

Ершова и Гнучкина вцепились в правую и левую руки полковника, и он потащил их, усталых и шатающихся, к выходу из лабиринта.

Рязанцев и Ева приехали прямо на работу. Гнучкина отправилась в больницу.

– Не хочу я домой, – грустно вздыхала актриса, – мои дети – эгоисты, они, наверное, и не заметили моего отсутствия и даже не ищут маму. А все потому, что в детстве я работала на трех работах, чтобы купить все, что они хотят, и разбаловала их. Так они и выросли жуткими материалистами.

Когда Рязанцев и Ева, все перепачканные грязью, прибыли в кабинет полковника, туда уже доставили профессора Селедкина, который держался уверенно и с достоинством.

– Ну что вы? – изумленно развел руками Иван Иванович. – Я просто хотел проверить, на месте ли калифорний! Периодически необходимо проводить инвентаризацию. Я забочусь о сохранности этого элемента денно и нощно! Кстати, у меня на пропуске написано: «Доступ в учебные помещения – круглосуточный». Так что я просто делал свою работу!

Рязанцев переглянулся с Сергеевым и Яковенко. Ева, глаза которой ярко выделялись на измученном лице, покачала головой – она понимала, что доказать, скорее всего, ничего не удастся.

Чайникова горько рыдала.

– А вдруг он сломал ноги? – говорила она, давясь слезами. – Или руки? Или, например, голову? То есть шею!

Чен вел «Форрестер» Селедкина по улицам Москвы, направляясь к университету.

– Нет, – просто ответил Ли Минь, – голову он не проломил, он же полз, видела? Люди без головы не ползают, уж я-то знаю. Только курицы.

– Как ты мог так жестоко с ним поступить? – продолжала рыдать Люда, заламывая руки.

– Я вообще ужасный человек, террорист и убийца, – с удовольствием пояснил Чен, – но твой кавалер был не лучше – помнишь, как он уговаривал тебя прыгнуть вниз?

– Это не кавалер, – всхлипнула Чайникова, – это бывший муж.

– Ну да, полная беспринципность – весь в своего папеньку, – сказал Чен. – Яблоко от яблони недалеко падает.

– Ничего подобного, – взвилась Людмила. – Иван Иванович – золотой человек, просто немного рассеянный.