Шпионские и иные истории из архивов России и Франции

Вскоре до императрицы стали доходить слухи, что некоторые из ее подданных, находившиеся в это время во Франции, не только с сочувствием отнеслись к революции, но и будто бы примкнули к тем, кого Екатерина называла «каналиями», «ослами» и «маркизами Пугачевыми», то есть к французским революционерам. Ей рассказывали, что кто-то из русских даже вступил в Национальную гвардию генерала Лафайета. «Я могу с уверенностью заявить, – писал из Парижа 14 мая 1790 года российский посланник Иван Матвеевич Симолин, – что пребывание во Франции становится очень опасным для молодых людей других национальностей, ум которых возбуждается принципами, способными принести им лишь несчастье при возвращении на родину»35.

Все это побудило императрицу распорядиться, чтобы был составлен полный список русских подданных, оказавшихся во Франции, с характеристикой поведения каждого их них, чем и занялся И. М. Симолин.

Слухи об участии русских в революционных событиях в Париже оказались сильно преувеличенными. Подтвердился только один факт: 17-летний граф Павел Александрович Строганов, будущий сподвижник императора Александра I, побуждаемый своим воспитателем Жильбером Роммом, вступил в Якобинский клуб под именем гражданина Очера. Все другие сообщения оказались ложными. Тем не менее в июне 1790 года Екатерина II повелела всем своим подданным немедленно вернуться на родину, дабы не подвергаться во Франции опасным искушениям. Высочайшее повеление было исполнено, хотя и впоследствии на территории Франции оказывались (в основном – проездом) отдельные русские люди, не принимавшие, впрочем, участия в революционных событиях.

Так, в феврале 1792 года к поверенному в делах России в Париже М. С. Новикову явились с повинной два беглых солдата – Яков Страхов и Ефим Петров, дезертировавшие из армии во время русско-шведской войны 1788 – 1790 годов. Поколесив по Европе, они очутились во Франции в то самое время, когда там случилась революция. По их обоюдному признанию, революция им не понравилась, и они запросились домой, уповая на милость матушки-царицы, в чем раскаявшимся беглецам великодушно не было отказано36

.

Но если у русских солдат-дезертиров революция во Франции не вызвала никаких симпатий, то весьма своеобразного поборника она нашла в лице священника посольской церкви в Париже иерея Павла Криницкого, о чем свидетельствуют донесения графа Ивана Матвеевича Симолина вице-канцлеру графу Ивану Андреевичу Остерману. Эти донесения рисуют весьма отталкивающий образ самодура, ум которого, перефразируя Симолина, «возбудился принципами» Декларации прав, где иерей сумел усмотреть оправдание творимым им бесчинствам. Есть смысл привести полностью текст одного такого донесения И. М. Симолина, из которого становится понятным существо «дела» о. Павла Криницкого37.

В Государственную Коллегию Иностранных дел

Доношение

Находящийся здесь, при Российской посольской церкви Священник Павел Криницкий, со времени своего приезда, ведя себя самым порочным и соблазнительным образом, многократно побуждал как моего предшественнника Князя Ивана Сергеевича Барятинского, так и меня, выговаривать ему то словесно, то письменно, а иногда и стращать донесением его бесчестного поведения в Государственную Коллегию Иностранных дел, что часто хорошее действие производило. Со времени же здешней Революции Право Человека, вступив ему в голову, закружило его до такой степени, что он более ни приходить ко мне на требования по Церковным делам, ни повиноваться не хочет. На возражения же мои отвечает, что он позовет меня к суду в здешний дистрикт.

Такое самовольное поведение почел бы я за глупость, если бы оно касалося одного меня, и имело бы когда-нибудь конец. Но как оно со дня на день сильнее становится и трогает многих, особливо учащающих церковь, из коих Княгине Наталье Петровне Голицыной отказал прийти по долгу Христианскому; переводчику Петру Дубровскому многажды без всякого права и причины запирал ворота; живописца Пискорского острамил в Церкве самым непристойным образом и в присутствии людей. На другого, так же молодого человека, учащегося в здешнем Университете, напал на улице с палкою, и если б сей последний не поступил с ним великодушным образом, попал бы он, Священник, в здешнюю тюрьму. Церковнику Чернявскому, как можно усмотреть из прилагаемой при сем от него жалобы, не перестает делать самые страмные нападения, говоря, что он, будучи в Покровительстве Преосвященного Митрополита Санкт-Петербургского, не боится никого, и имеет совершенную над ним власть.

Чего для прошу покорнейше Государственную Коллегию Иностранных дел все сии безчинства того Священника в Святейший Правительствующий Синод с требованием, дабы, опасаясь чего горшего от сего Самовола, соблаговолено было его от сего поста отозвать, а на то место определить для Христианских душ находящихся здесь Нашего исповедания Россиян и Греков, другого Человека скромного и постоянного, который бы во всем поступал сходственно своему сану, прилично важности веры и в честь Отечества; с церковниками же своими не буянил.

В Париже