Шри Ауробиндо. Письма о Йоге – I

Научный ум стремится все систематизировать. Разве Божественное уже не подверглось классифицикации?

* * *

Ум этих людей [ученых] слишком привык иметь дело с физическими объектами и процессами, поддающимися измерению и математическому описанию, чтобы хорошо разбираться в других областях. Так, когда Эйнштейн рассуждает о том, что выходит за пределы физики, это звучит наивно и банально, его идеи – разновидность романтического и довольно примитивного идеализма, совершенно оторванного от действительности. Человек может обладать обширными познаниями и при этом оставаться заурядным и недалеким, точно так же можно, будучи великим ученым, плохо разбираться в вопросах, далеких от науки.

* * *

Конечно, психологам, имеющим дело с ментальными явлениями, легче согласиться, что между ними и физиологическими мозговыми процессами нельзя ставить знак равенства и что речь может идти, в лучшем случае, о взаимном влиянии ума и тела друг на друга, что неизбежно, так как они составляют части одного целого. Но даже такой великий физик, как Хаксли, согласился с тем, что ум есть нечто совершенно отличное от материи и его работу нельзя объяснить пользуясь физическими категориями. Правда, с тех пор физика превратилась в очень высокомерную и самонадеянную науку, которая пытается все исследовать и объяснить с помощью своих собственных методов. Сейчас она начала признавать, хотя пока и теоретически, свою ограниченность, но прежний образ мышления еще довлеет над умами большинства ученых и им трудно избавиться от него.

* * *

Такое впечатление, что автором этой статьи[28] является скорее ученый, а не философ. С моей точки зрения то, о чем вы говорите, это отголоски настроений 19 века, когда наука смотрела свысока на метафизику. Считалось, что любая философская мысль должна быть основана на научных фактах, и именно выводы науки, часто очень сомнительные и ошибочные, должны быть положены в основу любой, более или менее серьезной метафизической системы. Это означало бы превратить философию в служанку науки, а метафизику поставить под начало физики, лишив ее суверенных прав в своих же собственных владениях. Такой подход игнорирует тот факт, что философ имеет свою собственную область исследования и собственные средства познания; он может использовать научные открытия в качестве дополнительного материала точно так же, как и любые другие факты нашего существования. Но какие бы умозаключения или обобщения ни предлагала наука, он должен судить о них согласно собственным критериям и решать, имеют ли они ценность в отношении метафизического плана, и если да, то насколько. Возможно, в свои лучшие времена, когда наука еще не осознала собственные ограничения и всю шаткость своих теоретических конструкций, положенных в основу бытия, и когда мир еще не казался ей маленьким островком, затерянным среди пучин бескрайнего океана, или безграничной Частицей Непознаваемого, такая высокомерная позиция была в какой-то мере оправданна. Но, с другой стороны, к чему превозносить спиритизм, называя его «психическими исследованиями»? Спиритизм не является наукой – он представляет собой массу невразумительных и неоднозначных документальных данных, на основании которых можно сделать совсем немного довольно скудных и сомнительных обобщений. Кроме того, являясь частью оккультизма, спиритизм имеет дело только с оккультными планами самого низкого порядка – которые мы называем низшими витальными мирами – где имеется столько же лжи, обмана и опасных заблуждений, сколько есть на земле и даже больше. И как философу разобраться в этом мрачном и беспокойном месиве? Я не вполне улавливаю смысл многих его замечаний. Почему предсказания будущего должны изменить наш взгляд или, по крайней мере, философский взгляд на концепцию Времени? Они могут изменить представления человека о взаимосвязи событий, о силах, стоящих за событиями, или о возможностях сознания, но Время при этом остается неизменным.