Читаем Штабная сука полностью

22.00. Вечерняя поверка. Получи за то, что в строй опоздал, и за то, что недостаточно благозвучно рявкнул «Я-а!».

22.30. Отбой. Для стариков. А для тебя только все начинается. Сделай то, принеси это, слетай туда, смотайся сюда… И по морде, по морде! И потом: «Ты что-то плохо слушаться стал. Обурел? Упор лежа принять! Делай раз! Делай два! Раз! Два! Раз! Два!.. Устал? Отдыхай! Табуретку в вытянутые впереди себя руки и на полусогнутые к стене!.. Отдохнул? Мало! Еще постой… Так, упор лежа принять!..»

Если к четырем часам утра спать ляжешь — уже праздник. А ведь можешь и не лечь вовсе. В роте дел хватит!

Спокойной ночи, дружок!..

Офицеры

Именно с третьего полугодия службы солдаты начинают в прямом смысле общаться с офицерами. Ибо в первый год информация истекает сверху вниз, от офицеров к солдатам, а снизу надлежит односложно рявкать: «Есть! Так точно!» А вот с третьего полугодия, с «котловства», солдаты начинают с офицерами трепаться «за жизнь», курить, пить, ходить в «увалы» и бить друг другу морды. Словом, «общаться».

Вообще, офицеры очень похожи на солдат. Среди них тоже есть бурые, похуисты, середняки и чмыри. Бурые — этакие «лихие служаки» — без ума от уставных команд громовым голосом, от построений, смотров и шмонов. Из них обычно выходят старшие офицеры и генералы, и тогда мы поражаемся их непроходимой тупости. Похуисты — лучшие из офицеров. Те немногие нормальные, душевные, относящиеся к солдатам как к людям офицеры, которых я знал, были из похуистов. Ну, середняки — они и в Африке середняки. Никакие. А вот чмыри… Подвид офицеров-чмырей смыкается с подвидом офицеров-идейных. О, это худшие из офицеров! Они опаснее для С А, чем все армии НАТО, вместе взятые. Такие фрукты ни черта не умеют, гнилые, стукачи и страшно любят трескучие фразы о «преимуществе советского образа жизни». Особенно много их среди политработников. Начнись война — их перестреляют свои же. Хотя какие они солдатам «свои»? За всю службу мне повстречался только один душевный политработник — старший лейтенант Б., парторг нашего батальона. А остальные… Меня еще в армии остро интересовало, зачем держать в войсках такую ораву высокооплачиваемых дармоедов, которые ни черта не делают, ни за что не отвечают, на нужды солдат плевать хотели и следят только за тем, не ляпнул ли ты где-нибудь какую-нибудь «антисоветчину», чтобы тут же направить тебя через политотдел прямиком к особистам.

Вообще-то, подавляющее большинство офицеров относится к солдатам даже не плохо, а никак. Им плевать, что солдат ел, как он спал, во что одет, отдохнул ли, здоров ли. О каком «индивидуальном подходе» может идти речь в СА? Побойтесь Бога, граждане идеологи! Офицеру (особенно политработнику) ничего не стоит публично оскорбить, оболгать солдата, ударить, избить его (особенно, если тот не может за себя постоять). «Любимый» всеми нами замполит полевого узла связи капитан Н., например, имел «удивительную» привычку, построив роту, сообщать солдатам, что они, дескать, «чмыри», «ублюдки», «скоты» и прочее.

Офицеров, конечно, можно понять. Их воспитали в гадливом отношении к солдату как к ездовой собаке, которая должна «беспрекословно, не щадя крови и самой жизни», «шуршать». И вообще, как любил говаривать наш замполит: «Вы не люди, а солдаты!» А у солдата зачастую нет никакой возможности защищать, отстаивать свои права. Если он попробует подать рапорт о злоупотреблениях, скажем, ротного дальше, комбригу или комбату, то в роте он будет объявлен «стукачом» со всеми вытекающими отсюда последствиями, а высшее начальство воспримет его как «нерадивого солдата, нарушающего субординацию и оговаривающего примерного офицера, чтобы прикрыть свои собственные недочеты по службе». И тогда хоть вешайся. «Начальник всегда прав!»

Исходя из этого, офицерам кажется вполне нормальным, что на учениях они живут в добротных палатках с деревянным настилом и спят на кроватях с матрасами и постельными принадлежностями, в то время как солдаты прозябают в двухместных, вырытых в земле «могилах», прикрытых сверху плащ-палатками. И когда идет дождь, офицеры сидят в палатках, свесив ноги с кроватей, и, прихлебывая пиво, наблюдают, как солдаты вычерпывают воду из своих «могил».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века