Штамм «Андромеда». Сборник

Ш о у н. Вам, наверно, померещилось...

Снова пауза — и тут Камроу услышал, как фургон, взвизгнув тормозами, остановился.

Ш о у н. Господи боже!..

К р е й н. Еще один, сэр!

Ш о у н. Как будто мертвый...

К р е й н. Может, мне...

Ш о у н. Отставить! Из фургона не выходить!

Голос его стал громче и официальнее — он послал в эфир вызов.

— «Капер-1» вызывает Основную. Прием..«

Камроу поднял микрофон.

— Основная слушает. Что там у вас?

— Сэр, мы видим тела. Много тел. По-видимому, мертвецы...

— Вы уверены в этом, «Капер-1»?

— Черт возьми,— сказал Шоун.— Конечно, уверены...

— Продолжайте поиск спутника, «Капер-1»,— ответил Камроу как можно мягче.

Отдав приказание, он окинул комнату взглядом. Двенадцать человек из дежурного расчета смотрели на него невидящими глазами — они слушали передачу.

Мотор фургона взревел.

Камроу сбросил ноги со стола и нажал па пульте красную кнопку «Режим». Теперь Центр управления был надежно изолирован от всех других помещений. Без разрешения Камроу никто не смог бы ни войти, ни выйти.

Затем он снял телефонную трубку.

— Дайте майора Мэнчика. М-Э-Н-Ч-И-К-А. Да, разговор служебный. Жду...

Мэнчик был старшим дежурным офицером на текущий месяц — именно на нем лежала вся полнота ответственности за выполнение программы «Скуп».

В ожидании вызова Камроу прижал трубку плечом и зажег сигарету. Из динамика доносился голос Шоупа:

— Вам тоже кажется, что они мертвые, Крейн?

К р е й н. Так точно, сэр. Померли, видать, легко, но уж померли — это как пить дать..«

Ш о у н. Вроде бы и на мертвецов не похожи. Чего-то не хватает. Что-то здесь не то... Смотрите, вон еще — везде лежат. Сколько их!..

К р е й н. Будто шли, шли и упали. Оступились — и замертво...

Ш о у н. И на дороге и на тротуарах...

Снова пауза — и голос Крейна:

- Сэр!..

Ш о у н. Господи боже!..

К р е й н. Видите? Мужчина в белой рубахе — вон там пересекает дорогу...

Ш о у н. Вижу.

К р е й н. Перешагивает прямо через трупы, вроде как...

Ш о у н. Идет сюда.

К р е й н. Послушайте, сэр, извините, конечно, но, по-моему, лучше бы нам убра...

Крейна прервал на полуслове пронзительный крик, и следом донесся треск. На этом передача оборвалась, и восстановить связь с фургоном «Капср-1» Центр управления на базе Ванденберг так и не смог,

3. КРИЗИС

Рассказывают, что, когда Гладстону доложили о смерти «китайца» Гордона[5] в Египте, премьер пробормотал раздраженно, что британский генерал мог бы выбрать для своей смерти и более удобное время: смерть Гордона породила в правительстве Гладстона разброд и вызвала кризис. Какой-то подчиненный заметил, что здесь имеет место уникальное стечение обстоятельств и предвидеть это никак нельзя, на что Гладстон сердито ответил:

— А, все кризисы одинаковы...

Он, конечно, имел в виду кризисы политические. Научных кризисов в 1885 году не было и в помине; впрочем, их не было и на протяжении последующих почти сорока лет. Зато потом разразились восемь кризисов первостепенной важности, и два из них получили широкую огласку. Интересно, что оба эти кризиса, связанные с открытием атомной энергии и выходом в космос, затрагивали химию и физику, но не биологию.

В сущности, того и следовало ожидать. Физика первой из естественных наук стала полностью современной и насквозь математизированной. Затем математизировалась и химия, биология же оставалась дефективным ребенком, сильно отставшим от своих сверстников. Ведь еще во времена Ньютона и Галилея люди знали о Луне и других небесных телах больше, чем о собственном теле.

Так было вплоть до конца 40-х годов нашего века. Лишь после войны под влиянием открытия антибиотиков в биологических исследованиях началась новая эра. Внезапно биологи обрели как моральную, так и материальную Поддержку, и поток открытий не заставил себя ждать: транквилизаторы, стероидные гормоны, иммунохимия, генетический код. К 1953 году была произведена первая пересадка почки, а к 1958-му — испытаны первые противозачаточные таблетки. Вскоре биология оказалась самой быстрорастущей отраслью науки: биологические познания за десять лет буквально удвоились. Дальновидные исследователи уже всерьез поговаривали об изменении генов, управлении эволюцией и контроле над психикой; десятилетием раньше подобные идеи считались чисто умозрительными, чтобы не сказать сумасбродными.

Но биологического кризиса еще пи разу не случалось. Штамм «Андромеда» дал толчок первому.

Согласно Льюису Борнхайму, кризис есть ситуация, при которой совокупность обстоятельств, ранее вполне приемлемая, вдруг, с появлением какого-то нового фактора, становится совершенно неприемлемой, причем почти безразлично, является ли новый фактор политическим, экономическим или научным: смерть национального героя, колебания цен, новое техническое открытие — любое обстоятельство может явиться толчком для дальнейших событий. В этом смысле Гладстон был прав — все кризисы одинаковы.