Штамповка 2067

Очень тихо, лишь листья шелестят на ветру. Трудно представить, что в сотне километров отсюда огромный город – яркая, шумная жизнь, бодрящее напряжение, приятно гудящие нервы.

Может, стоит всё же съездить туда. Увидеться с друзьями. С ними всегда весело, и их много, и они быстро сменяют друг друга. Должно быть, у меня было много их фотографий, но мой смартфон не пережил катастрофу, а компьютера у меня здесь нет. Никак не удаётся вспомнить их как следует, вместо знакомых лиц только размытые образы, и это удручает.

Конечно, мне дали бы компьютер, стоит лишь пожелать, но сейчас не хочется ни лезть в соцсети, ни кому-то писать. По дну сознания блуждает тень – только о ней и получается думать.

С того самого дня, когда я пришёл в себя, отец со мной не говорил. Мы с ним не увиделись ни разу.

Он мной недоволен. Я сам вёл самолёт в тот день, не справился с управлением, едва не погиб. Я заставил его волноваться. Может, он обижен на меня из-за этого.

Так уже бывало раньше. И был способ избавиться от груза отцовского недовольства.

В памяти возникают смутные образы: неон, полумрак, обнажённые тела. Дым, льющийся в лёгкие и перетекающий в голову. Пульсируют вены, сердце как сумасшедшее гонит по венам коктейль из самых разных веществ, и они взрывают мозг яркими вспышками.

Я часто моргаю, и видения пропадают. Странно – яркие картинки пронеслись как видеоклип, затронув только глаза, но не вызвав никакого отклика внутри, будто это всё было не со мной, будто кто-то рассказал мне об этом – безумная ночная жизнь, современная дикость, калейдоскоп удовольствий на любой вкус – хотя это всё это я совсем недавно испытывал сам. Воспоминания поблёкли и подёрнулись пылью. Они похожи на коллаж из фотографий, теряющий цвет.

Я закатываю левый рукав и всматриваюсь в свои вены. На коже должны быть следы. В вены вонзалась игла, каждый раз оставляя маленькие отметки – их не увидеть, если не знать, куда смотреть. И сразу накатывали волны экстаза. Что-то пустое внутри заполнялось, всё разочарование растворялось…

Я помню, но не чувствую никакого желания повторить этот опыт. Всё это похоже на память о болезни – бывает, иногда вспоминаешь, как лежал с высокой температурой, и находишь в этом странное удовольствие.

Я опускаю рукав и перевожу взгляд на озеро.

Когда силы восстановятся полностью, придёт пора вернуться в большой мир. Сначала в университет – закончить академический отпуск, продолжить учёбу. А потом – настоящая работа. Корпорация, которой владеет наша семья, ждёт меня. Отец покажет всё, будет учить – сам, без посредников. И это будет хорошо. Работать рука об руку. Всегда вместе, как отец и сын.

Он никуда не уйдёт. Он не бросит. Почему-то хочется думать именно так.

За спиной слышатся мягкие шаги. Тень ложится на траву. Обернувшись, я вижу в слепящем солнечном ореоле серебристую бороду, морщинистые скулы, полные силы глаза.

– Здравствуй, мальчик, – произносит проникновенный голос.

Это не он. Это Джошуа, советник отца, всегда доброжелательный и участливый. Он был с нашей семьёй сколько я себя помню, с самого детства. Только сейчас я ему совсем не рад.

– Здравствуйте.

Хочется отвернуться, но это было бы невежливо. Солнце становится чуть прохладнее.

Советник садится рядом, не спрашивая разрешения. Прогнать его не повернётся язык. Он всегда был очень добр, обходителен, заботлив – все эти дни в поместье. Всякий раз смотрел так, будто заглядывал мне сквозь лицо прямо в голову.

Раньше он обходился добрыми советами и наставлениями. Этот взгляд появился у него только сейчас.

– Как у тебя дела, Эгор?

– Нормально.

Он усмехается и отвечает привычной репликой:

– Нормально – это ни хорошо, ни плохо.

Внимательные глаза. Проницательность в каждом движении зрачков.

– Что тебя беспокоит? Скажи, как думаешь.

Трудно подобрать слова. Трудно заставить рот их произнести. Это странно – в мысленных разговорах с самим собой я очень красноречив.

– Почему он не приходит ко мне?

Джошуа раздумывает чуть дольше обычного.

– Он очень волнуется за тебя. Некоторое время все считали, что ты погиб. Но он и тогда верил, что тебя можно спасти. Он ради тебя свернул горы, пошёл на такое… Дай ему время. Как и ты, он всё ещё приходит в себя.

Если говорить, то всё. Джошуа можно всё рассказать.

– Он зол на меня? За то, что я чуть не разбился? За то, что заставил его волноваться?

Джошуа добродушно смеётся. Натянуто, наигранно… нет, показалось.

– Ну что ты! Он счастлив, что всё обошлось. И не злится он на тебя, и не обижен – не думай даже. Просто у него сейчас много дел. В компании трудности, и без него там сейчас никак. Но всё образуется!

С ним так легко, что я решаюсь сказать самое сложное.

– Я боюсь, что у меня что-то не так с головой. Наверное, отец это тоже заметил.

Джошуа издаёт смешок, изумлённо изогнув брови – так делают родители, если их чадо ляпнуло какую-нибудь глупость.

– Да брось! Так бывает, но обязательно пройдёт. Временное расстройство, Эгор, временное расстройство.

Он похлопывает меня по плечу, и я тоже усмехаюсь. Действительно, глупость.