Штауффенберг. Герой операции «Валькирия»

К тому времени Клаус для себя уже все решил. И сделал решительный шаг, как внутренне, так и публично. Он готов был замарать руки ради того, чтобы покончить с преступной карьерой фюрера. Первое упоминание об его намерениях убить человека относится к 24 сентября 1942 года. В тот день для обсуждения ситуации и новостей в кабинете подполковника Мюллера Гильдебрандта собрались подполковники Шмидт фон Альтенштадт и Штауффенберг, а также генерал Бляйхер. Бляйхер сидел в кресле, Штауффенберг примостился на уголке стола. Все были недовольны. Они только что узнали о том, что Геринг потребовал поставить для Люфтваффе технику, необходимую для оснащения 5 танковых дивизий. Он решил сформировать 10 отдельных дивизий с подчинением их военно-воздушным силам. Дивизии должны были быть оснащены самой лучшей боевой техникой и оружием, они становились его преторианской гвардией. Другими словами, они никогда не должны были отправиться воевать на Восточный фронт. Для укомплектования этих дивизий он вытребовал 170 000 новобранцев. Он даже не скрывал своей идеологической мотивации. Геринг заявил, что хотел уберечь от тлетворного влияния офицеров старой армии этих молодых людей, взращенных в духе национал-социализма. Отдавать руководство ими вчерашним офицерам было бы слишком расточительно. Можно было представить себе холодную ярость вермахта, лишавшегося таким образом людей и оружия, в которых он так сильно нуждался. Как мог этот страдавший кокаиноманией сатрап лишать обескровленные войска цвета немецкой молодежи? Человек, которого больше заботили шикарные праздники на его вилле Каринхалл, нежели судьба войск? Бляйхер был намерен переговорить об этом с фюрером, высказать ему все, что думал об этом расфуфыренном преемнике. Штауффенберг не выдержал: «Главный виновник всего этого — Гитлер. Для того чтобы стали возможными коренные перемены, он должен быть уничтожен. Я готов сделать это». Наступила мертвая тишина. Теоретически это заявление тянуло на военный трибунал. Но ничего не случилось. Сработала кастовая солидарность. Офицер должен давать отчет только себе равным. Это стало также доказательством того, что его мысли, несомненно, разделялись присутствовавшими.

В октябре Клаус снова заговорил о своих намерениях. Он объяснил подполковнику Мюллеру Гильдебрандту, с которым стал очень близок, что было необходимо, чтобы кто-то из офицерского корпуса, он или кто другой, тайно пронес пистолет навстречу с фюрером и убил «проходимца», хотя бы за это и пришлось пожертвовать собственной жизнью.

Мысленно он уже сделал выбор. Жребий был брошен. Оставалось найти способ действия!

Размышления о справедливой войне и убийстве тирана

Все эти события 1942 года позволяют понять выбор Штауффенберга. К счастью, один из его сослуживцев по штабу, майор Бергер, сохранил воспоминания о размышлениях, которыми они обменивались в эти решающие месяцы. Поднимаясь над сутолокой повседневной жизни, эти воспоминания рисуют показательную картину его самых глубоких мотиваций на политико-религиозной основе.

Обстоятельства располагали к откровенным разговорам. Посвятив с утра время для организации того, что можно было сделать, приятели отправлялись на продолжительные прогулки верхом по украинским полям, залитым светом заходящего солнца. Они говорили про воинский долг. В военном училище они познакомились с трудами Клаузевица. И вдохновились ими. Он стал для них как родной отец. Он научил их тому, что «война является продолжением политики другими средствами». Начиная с момента, когда народы взяли в руки оружие под влиянием Французской революции, целью войн стало уничтожение противника ради достижения политических целей. Но ведь эти цели надо было еще перед собой поставить! А к 1942 году Гитлер ставил совсем нереальные цели. Война без остановок, стремление поработить половину Европы, идея о непримиримой вражде между германцами и славянами на фоне музыки Вагнера — все это могло привести только к катастрофе. Если отделить войну от всякой политической логики, она является чистой воды насилием, кормящей самою себя. Штауффенберг помнил выражение Клаузевица: «Серьезное средство для серьезной цели», а также выражение Мольтке: «Любая, даже победоносная война является великим национальным бедствием». Честь шпаги должна быть на службе справедливого дела. Он считал глупой столь любимую нацистами мысль Ницше: «Вовсе не правое дело оправдывает любую войну, а священная война оправдывает любое дело».