Штирлиц, он же Исаев

Исаев и Сашенька медленно шли по пустынной аллее. Где-то за буйными соцветиями кустарников слышались веселые голоса, визг, смех и плеск воды: там, внизу, пляж на берегу залива.

– Когда я слышу эту радость, – сказал Исаев, – мне сразу вспоминается петроградский приятель Генрих Ганин, эстрадный чтец. У него была новелла. Она называлась «Лось в черте города». Предвоенный Петроград, на первых страницах газет – сообщения о стачках на заводах, решение правительства о призыве в армию, сообщения о росте цен на продукты, но люди, все как один, читают четвертую полосу – там маленькая заметка: «Вчера на Васильевском острове из леска вышел лось. Не обращая внимания на жителей, лось спокойно перешел дорогу и углубился в чащу». Проходит месяц, на первых полосах появляются сообщения – «Тысячи убитых в пограничных районах, надвигается всеобщая война». Но люди все-таки читают четвертую полосу, а не первую, потому что там заметка: «Лось в черте города. Вчера лось шел по Невскому. Он разбил рогами две витрины и лег спать на Литейном». И Ганин тогда говорил мне: «Если на четвертой полосе газеты появится очередное сообщение – «Лось в черте города», где будет сказано о том, что десять лосей танцуют на Аничковом мосту, – это будет означать конец мира, но люди будут читать именно эту заметку – «Лось в черте города»…

Сашенька улыбнулась:

– Максим Максимыч, вы необыкновенно странный человек. Словно девица.

– Это как?

– Очень просто. У вас настроения меняются.

– Да?

– Конечно. То смеялись все утро, а теперь грустите.

– Это я грущу оттого, что вы меня обижаете.

– Я просто боялась пугать Гаврилина. Сегодня я готова идти к чумным.

– Папа уже уехал?

– Ночью.

– Почему вы зовете его по фамилии?

– Люблю его очень…

– Одна здесь теперь?

– Одна.

– У вас родинка на щеке смешная. Нет?

– Это не родинка.

– А что?

– Родимое пятно.

– Оно у вас формой на Англию похоже…

– Не дразнитесь. Когда пойдем к чумным?

– Не надо ходить к чумным.

– Боитесь?

– Еще как!

– Одна пойду.

– Водку пить сможете?

– После?

– И после, но главное – перед.

– А у вас виски седые.

– Это я подкрашиваю. Чтобы казаться элегантным, как английский капитан.

– Вот и неправда. Я знаю, как подкрашиваются.

– Разве так не похоже?

Сашенька остановилась и внимательно оглядела виски Исаева.

– Обманщик.

– Обманщик, – сразу же согласился он и повторил. – Обманщик.

– Максим Максимыч?

– Ау?

– Вы зачем живете в Гнилом Углу?

– Мне там нравится.

– Зачем же вы ко мне звоните, если у вас, говорят, есть японка – красивая гейша, и глаза у нее, как вишни.

– Кто это говорит?

– Секрет.

– Приходите в гости, я вам ее покажу.

Сашенька вспыхнула, отвернулась:

– Показывают вещи, Максим Максимыч.

– Тоже верно. Где будем обедать?

– Я – дома.

– Вы же обещали побыть весь день со мной.

– Вам этого очень хочется?

– Не то чтобы очень, но во всяком случае…

– Лучше вы уходите, Максим Максимыч, а то я вам тоже стану дерзости говорить, а вы старый…

– Отомстила! – улыбнулся Исаев и весело, с издевочкой посмотрел на Сашеньку. Глаза у него все в сеточке мелких морщинок. Такие морщинки у глубоких стариков бывают, а Исаев-то молодой, двадцать два ему всего, двадцать два.

ПОЛТАВСКАЯ, 3. КОНТРРАЗВЕДКА

Гиацинтов вызвал к себе полковника Суходольского и Пимезова, походил по кабинету, потом надолго задержался у окна – в задумчивости и грусти. Вздохнув, сказал своим помощникам:

– По моим сугубо приблизительным подсчетам, в городе осталось еще человек девятьсот из активного большевистского подполья. Это именно та масса, которая хоть и не занимает посты в партийной олигархической системе, но тем не менее определяет успех или провал революций и баррикад. Мы не можем чувствовать себя победителями до тех пор, пока эти люди не выявлены и не ликвидированы. Для этого мы осуществим первый этап акции «Золотая рыбка». Прошу вас подготовить мне проектик скорбной заметки.