Штирлиц, он же Исаев

«Боже ты мой, какая гнуснейшая история! Завтра же разойдется слушок по армии, эти вороны непременно разнесут».

– Я просил бы вас перенести это на завтра.

– Ну и прекрасно, Алекс. А то оставайтесь? Может, еще какие веселые истории случатся?

– Голова, – ответил Фривейский. – У меня бывают страшные мигрени. Благодарю вас, всего хорошего, господа.

Один из генералов пошутил:

– Стреляться пошел.

После следующего заезда Исаев, получив громадный выигрыш, укатил с генералами на автомобиле в «Версаль» и задал там такой ужин, о котором немедленно заговорили в городе.

КВАРТИРА ФРИВЕЙСКОГО

Фривейский сидел за круглым столом в маленькой гостиной и тупо смотрел в одну точку перед собой. Жидкие волосы прилипли к мокрому лбу, а голова у него все время делала чуть заметные движения из стороны в сторону, словно детская игрушка с пружинкой вместо шеи.

Когда в передней зазвенел тоненький электрический звонок, Фривейский, вздрогнув, поднялся из-за стола, суетливо причесал волосы, нетвердо подошел к двери и хрипло спросил:

– Кто?

– Я, – ответил Исаев.

Фривейский несколько мгновений медлил, а потом открыл дверь и замер на пороге. Исаев сразу понял, что секретарь правительства пьян. Он отодвинул его плечом, закрыл за собой дверь и прошел в комнаты – без приглашения.

– Алекс, – начал сыпать Исаев пьяной скороговоркой, – зря вы на меня сердитесь. Я могу обидеться. И стану болтуном и сплетником, начну болтать, что помощник Меркулова – уголовный преступник и растратчик, из-под суда удрал. Нет?

– Макс! – выбросил руку, словно защищаясь, Фривейский.

– Что?

– Макс…

– Э, ерунда, вы реагируете на сплетни, будто я говорю правду. У вас нет соды? Мучает изжога, сил нет. Почему вы не подходили к телефону? Мы прекрасно проводим время. Вчера в «Цыпочке» давали потроха под белым вином, господи, какая прелесть! Я к вам на минуту, Алекс, я вам подвез денег – вернете их мне на людях, сейчас поедем к цыганам. Машенька-волшебница поет – холодом морозит, глаза-жуки, чудо-девка… Как раз тысячу долларов я привез, чтобы слухи не ползли.

Максим Максимович достал из заднего кармана брюк пачку зелененьких бумажек – завитой Вашингтон смотрит сухо и непреклонно, на губах презрительная усмешка.

– Ах, доллары, доллары, хорошая валюта, где угодно ходит, не то что наша российская дребедень. Вот, пожалуйста, здесь тысяча, а могу одолжить столько же, я в выигрыше. Одна просьба, – болтал Исаев, подталкивая деньги растерянному Фривейскому, – я тут слыхал, что доблестные жандармы собираются выпустить целехонькими с нашей земли тех подпольщиков-большевиков, которые попали нам в руки после блистательной операции Гиацинтова, когда он взял Васильева и многих других. Так вот, я достаточно воевал с красными, и, если мою кровь решат разменивать на либеральные жесты, я стану принимать свои меры. Мне, как патриоту и газетчику, необходим открытый, беспощадный суд над арестованными большевиками. Пусть они предстанут перед судом, пусть будет процесс. Если этого не произойдет, если ваш шеф решит играть в либерального дедушку, я буду жаловаться в Берлин, моим друзьям из Высшего монархического совета.

– Чего вы, собственно, хотите? – тихо спросил Фривейский. – Я как-то понять ничего не могу.

– Хитрите, Алекс, хитрите.

– Давайте отнесем этот разговор на завтра.

– Нет, зачем же? Мы сегодня должны все обрешить, Алекс. Я не шантажист какой, у меня душа нараспашку, вы меня знаете. Будь я продажным гадом, стал бы вас прижимать: мол, устрой мне хороший заказ, не то затребую из Верхнеудинска твое дело…

– Перестаньте! Мне гадостно слушать эти сплетни, распускаемые негодяями…

– А мне как противно их слышать! Но ведь то, что противно нам с вами, – интересно быдлу. Особенно если документы подложить. Да что это я, собственно, несу ахинею, пьян, пьян, стыд.

– Никак не пойму, что вам от меня надо, Макс?

– А ничего. Дружбы. Только лишь.

– Вы дьявол.

– Если бы… А в Монархическом совете о вас очень хорошего мнения, и мне позволено вам об этом сказать. Ну, поехали, Алекс, поехали.