Штирлиц, он же Исаев

– Нет, крохотули совсем, они у меня спят, больше их уложить негде.

– Давайте заглянем.

– От ваших никаких весточек нет, Павел Петрович? – спросила сестра.

Постышев молча покачал головой и пошел следом за ней. В медпункте, на полу, свернувшись калачиком, спали малыши. Вымытые лица их были во сне беспокойны и мучительно напряженны. Иногда кто-то из малышей по-стариковски, тревожно стонал.

Постышев сел на стул, снял шапку и показал Громову на табуретку рядом с собой. На тумбочке возле окна Постышев увидел маленькую елочку, установленную в пустой четвертной бутыли.

– Это зачем? – спросил Постышев. – Для дезинфекции, что ль?

Сестра ответила:

– Нет, товарищ комиссар, просто скоро будет Новый год. Надо ж малышам сделать радость…

Постышев внимательно посмотрел на Громова.

– Иди, Громов, – сказал он, – у меня сейчас будут задачи, идущие вразрез с твоими. Я сейчас поеду елочные игрушки доставать…

– Большевик устраивает церковный праздник, – ответил Громов, – лучше б подумал, как детей накормить.

– Ах, накормить?! – изумился Постышев. – Да разве это должно интересовать большевика? Винтарь и сабля! Мировая революция, а дети – черт с ними, пускай гниют, зато потом, когда мы победим окончательно, тем, кто выживет от тифа и голода, будет отменно хорошо! А как им будет хорошо, когда для тебя «масло и молоко» – худшее ругательство?!

– Это ты – мне, при беспартийной-то? – горько сказал Громов.

– Да она в тысячу раз тебя партийней, потому что детишкам елку поставила! Уходи отсюда, Громов! Уходи!

ГИМНАЗИЯ

Той же ночью Постышев вместе с шофером Ухаловым приехал в классическую гимназию и долго стучался к дворнику, устроившемуся спать в подвале. Вылез дворник только после того, как Ухалов, чудом разыскав в кромешной темноте громадный лом, начал стучать им в дверь, обитую железом. В подвале загрохотало, заухало, и дворник жалобно закричал – видимо, перепугался спросонок.

– В чем дело-то? – шмыгая носом, допытывался он, замерев у двери. – У меня тут все казенное, братцы. Не губите зазря.

– Сейчас дверь гранатой фугану, – пообещал Ухалов. – Комиссар фронта тут, чего в штаны ложишь?

– Нынче этих комиссаров тьма, а котел у нас один.

– На кой ляд нам твой котел?

– На нем завод можно поставить – вот на кой. Мне физик объяснял. Не открою. Идите к господину Широких, он во флигеле живет. Если он с вами придет – я вскроюсь.

– Зачем зря беспокоить человека? – сказал Постышев. – Поверьте, мы не грабители.

– Нам у вас только б узнать, где хранятся елочные игрушки, – сказал Ухалов.

– Ты мне зубы-то не заговаривай! – еще жалобнее взвыл дворник. – Ишь, игрушек захотелось! Ты что, блажной – в этакое время в игрушки играть?!

– Ладно. Не кричи. Где живет Широких?

– Говорю – во флигеле.

КВАРТИРА ШИРОКИХ

– Что это, арест? – спросил Широких, запахнув на груди халат.

– Нет, – сказал Постышев. – Мы к вам с просьбой.

– Сейчас несколько неурочное время для просьб, мне кажется.

Он зажег керосиновую лампу, надел пенсне, оглядел вошедших и, узнав Постышева, даже сделал шаг к стене – от неожиданности.

– Комиссар? – спросил он. – Гражданин Постышев?

– Да.

– Присаживайтесь.

– Спасибо. У вас прекрасная библиотека.

– Конфискуете?

– Перестаньте. Вы плохой юморист.

– Какой тут юмор… А библиотека действительно прекрасная. Я копил ее всю жизнь. Из-за нее даже остался холостяком.

– Вам еще не поздно обзавестись дамой сердца. В общем, это все другой разговор. Мне нужно найти елочные украшения.

– Зачем?

– Хотим устроить елку для сирот.

– Елку?!

– Э, послушайте, хватит разыгрывать эти наивные удивления. Я готов раздеться, чтобы вы раз и навсегда убедились – нет у меня хвоста и вообще ничего общего с чертом.

– Но ведь совсем рядом с городом наши…

– Кто?

– Белые…

– Именно. Ваши.

– Я отдаю вам свои елочные украшения, комиссар, в гимназии их нет теперь, они пропиты завхозом, назначенным вашим Советом.

– Собираетесь эвакуироваться?

– Нет.

– Маяковского по-прежнему от гимназистов прячете?

– Прячу.

Широких принес стремянку, залез по ней на антресоли, там долго громыхал ящиками, а потом попросил:

– Прошу вас, помогите мне снять этот ящик, он весьма тяжел.

Когда ящик опустили на пол, Широких сказал:

– К сожалению, у меня нет бумажных гирлянд.

– А зачем они?

– О, это так красиво…

– Да?

– Конечно. Дети любят их клеить сами, это воспоминание у них потом остается надолго.

– Послушайте, Широких, сделайте божеское дело, а? Научите детишек клеить эту самую гирлянду. Неважно, что они наши дети, они ведь еще просто дети. Мы вам за это часть пайка дадим.

– Только, пожалуйста, без приманок. Я педагог, а не торгаш. Подождите, сейчас я оденусь.

– Да нет, что вы, что вы, – обрадовался Постышев, – вы сейчас спите, я завтра пришлю за вами машину.

– В котором часу?

– Когда вам будет угодно.

– Часам к девяти. И пусть приготовят разноцветной бумаги, клей и ножницы.

– Откуда ж у нас разноцветная бумага?

– В штабе должна быть, – ответил Широких. – Вы ведь клеите флажки, которыми обозначаете линию фронта?