Шторм Z. У вас нет других нас

С вечера ещё я делюсь своими соображениями с командиром. Он только машет рукой: мол, не нагнетай. А между строк я читаю: «Много там про себя думаете, в «штормах» своих. Специалисты хреновы».

Ну, о, кей.

Тем не менее делаю всё по-своему.

В три я бужу старшего, говорю, что рубит сильно и надо мне немного поспать. Он с пониманием, потому что сам говорил, будет рубить, буди, сменимся.

Предлагает мне лечь в этой же комнате, место есть.

Но я говорю: нет, пойду я туда, где раньше спал. И ухожу.

Надо поспать часика два, пока не приехали гости, думаю я.

Но поспать мне удалось в ту ночь только полчаса.

IX

Мальчик был родом из станицы Кущёвской. Когда Цапки резали ту несчастную семью, ему было шесть лет.

Но события те ему были известны, и отзывался о них он с некоторой важностью. Так знакомые колумбийцы говорят о временах Пабло Эскобара. Он, конечно, злодей и исчадие ада, и наркобизнес — это плохо, но…

— А знаешь, чем ещё известна твоя станица? — неожиданно спросил я его.

Он подумал, пожал плечами и покачал головой.

— В 1942 году под станицей Кущёвской состоялась одна из последних конных атак в истории. Наши казаки, используя рельеф местности, подобрались к расположению немецкой части и атаковали её в конном строю, опрокинув и рассеяв.

Не удержавшись, я помолчал немного и продолжил щеголять своими знаниями:

— А несколько позже такую же атаку провели итальянцы из полка «Савойя кавалерия». На сей раз вырубили наш стрелковый батальон. И поставили точку в многовековой истории конных боёв. Больше мне неизвестны случаи атак кавалерии в конном строю с холодным оружием.

Он с недоверием посмотрел на меня и спросил:

— Откуда ты всё это знаешь?

Я почувствовал себя капитаном Миллером из «Спасти рядового Райана». Глядя на столб с оборванными проводами, подумал, как было бы классно, если бы сейчас на нём висел репродуктор и над этими покорёженными домишками полетел раскатисто голос Эдит Пиаф. Было бы точь-в-точь как в той сцене, когда Миллер болтал о чём-то с Райаном перед их последним боем.

Хотя нет, фразу «я — учитель» Миллер сказал совсем в другом месте, когда решался вопрос обнулить или не обнулить эсэсовца-пулемётчика.

Впрочем, это не важно.

— Я учился на историческом факультете. Знаю немного таких вот вещей.

— Ого. — Мальчик смотрел на меня одновременно и с удивлением и с недоверием. — А как же ты оказался в тюрьме?

Чёрт… Да я сам себе не могу дать однозначный ответ на этот вопрос.

Как же я оказался в этой сраной тюрьме, путь из которой привёл меня сюда, на окраину какого-то безвестного хохляцкого села в двух километрах от «очка Зеленского». Какие-то раздолбанные БМП, какие-то разрушенные дома, какие-то люди, с которыми я в прежней жизни ну никак бы не пересёкся. Хохлы эти говённые в соседнем лесу. Перестрелки, перебежки…

И всё это часть пути, на который я встал не вчера и не позавчера.

Прежняя жизнь оборвалась в одночасье тем солнечным апрельским днём. Утром она ещё была, та жизнь, а в три часа дня — перечёркнута, разорвана, изломана с лязгом наручников на руках.

Но именно в тот же проклятый день, с размаху опустившись на самое дно, я оттолкнулся от него и начал медленное и мучительное всплытие. Шаг за шагом, день за днём, но именно тогда, когда была перечёркнута моя прежняя жизнь, я начал своё возвращение к ней.

Как змея, менял я свои шкуры: вольную одежду поменял на чёрную робу с полосками, а робу уже здесь, на Украине, на камуфляж.

Но всё это этапы одного пути.

И мертвая окраина Н-ки — это один из них.

Мальчик тем временем ждал ответа.

Терпеливо смотрел на меня, погрузившегося в свои мысли. Я поднял голову, так и не зная, что ему ответить.

Вспомнился Павел Кольцов из «Адъютанта его превосходительства». «Видишь ли, Юра…»(с).

Не помню, что я ему ответил тогда.

Зато хорошо помню, как присел рядом с ним, лежащим лицом вниз, вытянувшим ноги. Как внимательно осмотрел его тело, пытаясь понять, что убило его. Ни крови, ни ран, ни пробития на бронике я не увидел. Переворачивать его я не стал. Внешне он напоминал крепко спящего человека. Но он был мёртв. Руки и ноги его уже окоченели.

Я потрепал его по затылку. Каску он принципиально не носил, хотя мы все ругались с ним из-за этого. Но он упорно не надевал её, щеголяя в своей балаклаве.

А сейчас лежал с непокрытой головой, лицом вниз.

Чёрные как смоль волосы, без единой сединки. И они уже никогда не станут седыми.

— Прости, Тёма, — прошептал я. — Прости, но нам надо решать сейчас свои вопросы.

X

…мы отбили первый натиск хохлов. С юга подошла наша техника, танк и за ним БМП.

Едва послышался лязг гусениц, «Брэдли» сорвался с места и умчался обратно, в сторону Работина.

Пехота, разбившись на группы, поползла, прячась в темноте, к домам.

К соседнему справа и к соседнему слева.

Но не к нам.

Наш дом обработал «Брэдли», разнеся наружную стену, но пехота сюда не совалась.

До того, с полуночи до двух, конкретно по нашему дому работал их танк. Окучил вокруг всё что мог, но по нам не попал.