Шторм Z. У вас нет других нас

Казань немедленно отреагировал, назвав мне маршрут и описав дом, в подвале которого запрятан ящик с новенькими «макаровыми». Я не пошёл, конечно, пистолет не стоил того, чтобы бегать за ним под кассетками и дронами-камикадзе.

Но сама осведомлённость Казани даже в таком случае меня поразила.

Казань знал все подробности, предшествующие моему появлению здесь. Уважаемый человек, он был вхож в штаб, на узел связи, ко всем возможным чинам.

Поэтому одним из первых он ознакомился с видеозаписью с дрона, на которой было отражено всё: как БТР влетел в ров, как мы бежим к лесополосе, как идиот-мехвод идёт в хохляцкое логово просить связи с Н. Н., как гибнут мои товарищи… От него я узнал это всё, сложил в общую картину, как там и что было.

Казань ночевал в той же комнате, где я дежурил, где спал на полу последние часы своей жизни Мальчик.

Когда «Брэдли» разнёс в хлам переднюю стену дома, огромный её кусок свалился прямо на него.

Какими-то неслыханными силами он уцелел, выбрался из-под этих развалин, самым последним перебрался к нам.

Когда запаниковал старший в доме: а что, может, по двое съёбываемся отсюда?

Когда пригорюнились даже отчаянные даги.

Когда я сидел и гадал, сколько мне осталось жить.

Только Казань, сидя в углу с видом бесстрастного индейца, выражал абсолютную уверенность в благоприятном исходе:

— Сидим, не отсвечиваем. Из дома не стреляем, пока сюда не полезут. Уходить не надо, свои положат. Всё. Следите каждый за своим сектором.

Непоколебимое спокойствие мудрого чероки передалось и нам.

Потом, когда мы уходили уже из другого дома, который разбирал танк, это Казань отвёл меня в трубы под дорогой.

Поскольку я не был ранен, я уходил самым последним. Ради меня одного он вернулся в дом и ради меня одного снова совершил пробежку под обстрелом обратно.

Мы бежали по пустой улице: Казань впереди, я за ним. Сухощавый, маленький, жилистый пятидесятилетний дядька бодрой рысцой, не теряя темпа, вел меня по дороге, местами перепрыгивая и обегая неразорвавшиеся «лампочки» и успевая вполоборота указать мне на них.

Больше мы с ним не виделись. Доведя меня до укрытия, он, как истинный индеец, без лирики, не прощаясь, умчался куда-то обратно. У него было много дел.

Я часто вспоминаю его.

Внешне он напоминал мне моего дедушку.

«Дедулька», как я называл его в те времена, когда ему самому было пятьдесят с небольшим.

Иногда в сумерках мне казалось, что это мой «дедулёк» выскочил вдруг откуда-то оттуда, из условного 1983 года, и бежит сейчас бодрой рысцой по улицам Н-ки…

…я очень надеюсь, что и сейчас где-то там, где трещат кассетки и бухают мины, Казань идёт (или бежит) выводить (или заводить) группы наших бойцов, спасать отбившихся, заблудившихся в лесополке и обречённых подорваться на мине солдат, подводит хитрыми, только ему ведомыми путями эвакогруппы к стонущим в кустах раненым так, чтобы незаметно для хохлов выдернуть их из пасти неизбежной смерти.

Я очень надеюсь, что с ним всё будет хорошо.

И хотя положа руку на сердце я понимаю, что его место здесь, но пусть он вернётся в свой Верхний Уфалей.

И пусть как-то всё сложится так, чтобы ему не пришлось там пить, воровать, драться…

А если даже и так…

Спасённые им люди, может, и не индульгенция от грехов, но, во всяком случае, они стоят того, чтобы Казань вернулся в Верхний Уфалей. Его зовут Айрат, а настоящий его позывной я сохраню в своей памяти.

XIV

Барс из детдома. Он погиб, и я могу называть его настоящий позывной. И имя, и фамилию. Ему уже всё равно.

Он лежит, заваленный землёй, неподалёку от «очка Зеленского». Мы его не забрали, и, наверное, его уже никто никогда не заберёт.

Барс, как комета, пролетел над землёй и растворился в небытиё, бесследно.

Впрочем, у него осталась дочь. С ней он часто переписывался и созванивался по вотсапу.

Её контакты он унёс с собой. Барс был единственный, кто не сдал тогда телефон перед выходом.

Он такой был, всё делал по-своему.

Вся жизнь Барса была устроена через жопу.

Был он исключительно геморройным человеком, умевшим создавать проблемы на ровном месте, но в силу природной обаятельности и харизмы обустраивавший всё дело так, что его проблемы решали мы, все скопом. Мы — это пять человек, живших отдельной коммуной на окраине города Т. в ожидании дальнейшего распределения.

Учебку я проходил в ДНР, там и была сформирована наша рота. Будучи отправленной на фронт, она с первых же дней показала свою абсолютную неслаженность, небоеспособность и неуправляемость как боевая единица.

Понеся чудовищные потери, она была выведена в Т., и отсюда её личный состав раздергивался по другим боеспособным частям.

В тот период, когда моя рота получала боевое крещение, меня в ее рядах не было. Через три дня после прибытия за ленточку 15 человек из нашей роты, в их числе и я, были откомандированы в Н-скую бригаду морской пехоты в группу эвакуации раненых.

Там я пребывал две недели, а после того как Н-ская бригада была выведена на ротацию, меня возвратили в своё подразделение, уже выведенное с фронта в город Т.

Роту я застал в ужасающем состоянии.