Штормовое предупреждение

Он вовсе не хотел быть утопленным некомпетентностью этого молодого дурака. Когда он открыл дверь и вошел в спальный вагон, стюард как раз появился на конце коридора с подносом.

— Мы хотим немного чая или кофе — сказал ему Джего. — Что-нибудь, что можно нашуршать.

— В купе доктора Манро?

Стюард поколебался:

— У нее сейчас кто-то есть. Лейтенант ван Лотт. Датский морской офицер.

Джего взглянул на него:

— Невысокий парень с бледным лицом — спросил он осторожно, — белая фуражка, голубой морской плащ?

— Правильно, сэр. У меня нет кофе, но думаю, смогу устроить вам чай, джентльмены. Я займусь немедленно.

Он двинулся в свою кухню. Джего достал из кармана автоматический кольт и повернулся к Фишеру:

— Ну? — сказал он.

— Не могу поверить. — Фишер казался ошеломленным. — В этом нет смысла.

— Просто дайте мне минутку, сэр — с воодушевлением сказал Карвер, — и я вытащу мерзавца оттуда.

— Ни черта подобного. Не забывайте о докторе Манро. Играем осторожно, пока не поймем, что происходит. Понятно?

Он тихо пошел по коридору к купе Джанет. Он осторожно и безуспешно попытался открыть дверь, глубоко вздохнул и постучал:

— Джанет, ты там? — Его голос был глухим.

Она сделала шаг к двери, но Герике оттолкнул ее, наручники теперь в открытую звенели на его запястье:

— Не думаю, что так надо. Не сейчас.

Джего снова затарабанил в дверь, несколько настойчивее:

— Джанет, выходи. Открывай.

Герике присел на краешек постели:

— Как вы догадались?

— Когда я впервые увидела вас в лондонской тюрьме Кейдж, на кокарде этой весьма чистой белой фуражки были свастика и орел.

Он доброжелательно улыбнулся:

— Как я мог не заметить вас?

— Наверное, один из ваших неудачных дней. Шарм, как и большинство других вещей, имеет свои границы. Вы ничего не имеете против, если мы окончим этот небольшой фарс?

Она положила руку на задвижку, Герике достал из кармана маузер и взвел его:

— Думаю, вы снова хотите пощупать мой пульс.

— Не сегодня. Запись на прием окончена.

— Ладно, я всегда буду вас помнить.

Он щелкнул каблуками, сделал легкий поклон и вручил ей маузер рукояткой вперед:

— Разве не так делает Конрад Вейдт во всех голливудских фильмах?

Она перестала улыбаться:

— Вы глупец — прошептала она, — Откуда вы все это взяли?

Он пожал плечами:

— Правила игры, доктор. Вам пора открывать.

Она отодвинула задвижку, открыла дверь и отступила в сторону. Джего и остальные вошли толпой, Карвер грубо схватил Герике и повернув кругом, заломил руки за спину.

— Ты в порядке? — спросил Джего.

Она отдала ему маузер:

— Он вел себя, как настоящий джентльмен.

— Прошу прощения за беспокойство — весело сказал Герике через плечо.

Она резко рассмеялась:

— Уведите его отсюда, ради бога.

Карвер толкнул Герике, руки которого теперь были скованы за спиной, в коридор. Джего вернул ему маузер:

— Попытайтесь не потерять его снова. Или его.

— Никогда, сэр. Можете рассчитывать на это — мрачно сказал Карвер и коленом наподдал Герике в зад.

***

Поезд стоял в Форт Уильяме двадцать минут, пока Фишер звонил по телефону из кабинета начальника станции. Наконец, он вошел, взобрался в вагон проводников и постучал в дверь багажного отсека. Когда Карвер открыл, поезд уже снова пошел.

— Каков приказ, сэр?

— Мы повезем его до Маллейга. Вернемся в Глазго дневным поездом. Как он?

— Связан, как рождественская индейка.

Фишер подошел к клетке и заглянул внутрь. Герике распростерся на мешках с почтой, руки скованы за спиной, лодыжки связаны бечевой. Лейтенант сел, внезапно почувствовав сильную усталость, и закурил сигарету. Благодарение богу — кошмар наконец закончился. Не будет трибунала, не будет расследования. Ну, расследование-то может и будет, но из него он выйдет не так уж плохо. Кроме всего, причиной ужасного случая была оплошность Карвера.

***

Когда Рихтер спустился на полубак пообедать, громыхание недовольства на «Дойчланд» дошло до мятежа.

— Что-то рылось здесь и сдохло — услышал он замечание старшего матроса Рота.

Вахта сгрудилась внизу вокруг узкого центрального стола, на котором стояла причина их недовольства — две большие кастрюли, только что принесенные из камбуза. Когда кто-то приподнял крышку, запашок, признал Рихтер, был действительно специфический. Достаточный, чтобы отбить самый сильный аппетит.

— Что за шум? — сказал он, проталкиваясь в центр.

— Опять еда — ответил Эндрасс. — Не годится даже свиньям. Вебер на сей раз зашел слишком далеко.

— Он же не кок — признал Рихтер, с отвращением уставившись в одну из кастрюль.

— А Вальц, чтобы там ни было, им был.

Наступило неприятное молчание, ибо было неоспоримым фактом, что смерть кока проделала брешь, заполнить которую оказалось почти невозможно. И Рихтер, как человек причастный, нес определенную ответственность за нынешнюю ситуацию.

Ридель сказал:

— Я служил в свое время на паруснике, вы знаете, господин Рихтер. Со старым коммодором Йенсеном я ходил из Гамбурга в последний зерновой рейс незадолго до войны. Сто семь дней из Австралии в Квинстаун. Я знаю свои права: в соответствии с правилами, каждый имеет право на один с четвертью фунта соленой говядины и три четверти фунта свинины в день.