Штормовой предел

О происхождении второй составляющей фамилии — Маклай в точности неизвестно. По одной из легенд она принадлежала еще одному легендарному пращуру с шотландскими корнями, согласно другой версии (более прозаической) оно произошло от прозвища «Махлай», которое носил в юности все тот же Степан Макуха. Так его прозвали за характерную внешность. «Махлай» означает «вислоухий», или, по другой версии, «недотепа». Также высказывается предположение, что семейное прозвище «Махлай» может быть видоизмененной формой слова «малахай» (треух, шапка-ушанка).

Что касается отца нашего героя, то в юные годы Николай Ильич (сын участника войны 1812 года) остался сиротой, поэтому во время учебы в Нежинском лицее ему приходилось зарабатывать на еду частными уроками. Лицей он окончил с отличием и мечтал получить высшее техническое образование. Для этого нужно было ехать в Петербург, но денег на дорогу не было, и он пошел пешком. В Петербурге ему повезло: голодного, грязного, без копейки в кармане, его встретил на улице известный писатель Алексей Константинович Толстой, который в детстве жил в Нежине, и ему были хорошо знакомы вышитая сорочка и картуз Нежинского лицея. Он помог парню поступить в Институт корпуса инженеров путей сообщений, снял для него квартиру. Позже Алексей Толстой познакомил своего подопечного с Некрасовым и Герценом. Николай Ильич сделал хорошую карьеру, дослужившись до директора Николаевского (ныне Московского) вокзала в Петербурге. Но погорел на благотворительности, отправив некую сумму ссыльному Тарасу Шевченко, что было строжайше запрещено. Поступок директора вокзала был сочтен за демарш, после чего Николай Ильич был снят с должности и отправлен в отставку. Там он захандрил и вскорости умер.

Перед смертью отец подозвал к себе пятерых детей и каждому дал последнее напутствие. Что касается Владимира, то ему Николай Ильич сказал так:

— Коль решаешься стать защитником отечества, надобно постоянно помнить, что честь превыше всего. Пускай оружие в твоих руках служит доблести и славе, остальное — приложится.

В жилах матери — Екатерины Семеновны Беккер — текла кровь поляков и немцев. Ее отец приехал в Россию воевать с ненавистным ему Наполеоном, да так и остался работать хирургом. Екатерина Семеновна окончила музыкальную школу и готовилась стать пианисткой, занималась также музыкальной композицией, хорошо рисовала портреты углем и пейзажи акварелью. Музыку и живопись любил и Николай Ильич. У него особенно хорошо получались пейзажи маслом.

У Екатерины Семеновны и Николая Ильича, как мы уже говорили, было пятеро детей. Музыкой, живописью и литературой увлекались в семье все, кроме старшего брата, Сергея, который с десяти лет целиком посвятил себя изучению юридических наук.

Каждую субботу родители устраивали семейные литературно-музыкальные вечера. Все по очереди читали стихи в инструментальном сопровождении Екатерины Семеновны — она сама подбирала мелодию и аккомпанировала на фортепиано. В репертуаре были Гете, Мицкевич, Шевченко, Некрасов, Лермонтов, Пушкин и, конечно же, Алексей Толстой. Особенно замечательно Николай Ильич читал «Мцыри» Лермонтова, «Гайдамаки» и «Кавказ» Шевченко.

Для того чтобы прокормить детей, Екатерина Семеновна перечерчивала географические карты. По этой причине весь дом Миклух был в материках и океанах. Дальними странами и морями можно было только любоваться, трогать карты детям она не разрешала, чтобы не порвали. Именно глядя на эти бесчисленные карты, впервые начал мечтать о реальных путешествиях в неизведанные страны один из старших сыновей — Николай, а вслед за ним благодаря картам определили свое будущее и младшие. Владимир влюбился в океаны, а Михаил в горы. К чести Екатерины Семеновны, она сделала все возможное, чтобы, несмотря на трудности, выучить своих детей в казенных гимназиях, а затем в университетах и институтах.

* * *

Кроме дежурных офицеров для присмотра за младшими кадетами из гардемаринской роты был назначен фельдфебель Федор Дубасов и несколько унтер-офицеров. Дубасов был фельдфебелем взыскательным и строгим, но справедливым.

Кадеты, как и все мальчишки, любили проделки. Впрочем, кадеты младшей, 4-й роты, вели себя тихо. Их время озоровать еще не пришло, пока они только впитывали то, что делали старшие, восторгаясь их изобретательностью и смелостью.