– Да не тот это металл! – кипятился, рассказывая события того дня, Андрей, – Другой! Особенный! Жидкая, но броня! Прикинь?! А я как раз в этот момент повернулся! А она хлобысь! Руками обоими размахнулась и в этих, с автоматами, две таких… стрелки такие две метнула, прямо в лобешники обоим, и к стенке ими их и пригвоздила! Они сначала, как капли жидкие были, а как воткнулись, опять затвердели, а потом она подходит, руки протягивает, а они снова как ртуть потекли, и в её тело из жидкого металла снова, как капли втянулись.
– А палец? – беспокойно спросил собеседник.
– А-а, палец-то! Да, палец! Лежит на столе, кровь там набрызгана, она подходит, а он так хоба, в капельку жидкого металла превратился и к ней в руку втёк, опять же, как ртуть, понимаешь?!
– Ага. – Степан внимательно слушая невероятный рассказ Андрея, нервно облизнул пересохшие губы.
– А я этого гада коленкой к полу прижал, и никак додушить не могу, а она подходит, и из этой брони у неё прямо из руки кинжал такой, хоба! И вырос! Она его хыдыщ в глаз этим кинжалом. Тот сразу и сдох.
– А кинжал куда делся?
– Да никуда! Он в её руку втянулся! Вырос мгновенно, и обратно же и убрался! Я-то не видел, а она мне потом уже сказала, что первых двух фрицев она точно также, этим кинжалом заколола. Я смотрю – они на полу валялись, одному в башку ткнула, второму в грудь. Обоих насквозь.
Андрей перевёл дух, вытер выступивший со лба пот, посмотрел осоловелыми глазами на Степана:
– Уж не знаю, рассказывать тебе дальше, или нет?
– Как не рассказывать?! – возмутился Степан, захваченный его повествованием, – давай уж до конца!
– Ладно. Но ты обещал, помнишь? Потому как дальше вообще началось… такое… не поверишь.
– Да верю я тебе, верю, давай уже! Не томи!
– Бери, говорит в руки два автомата. Да пару подсумков с магазинами на себя вешай, сейчас, говорит, будем прорываться. А куда там прорываться?! Я на ногах-то еле стою, уж так они меня знатно отметелили, а она меня не слушает, подходит она ко мне сзади, и так раз! Меня руками за пояс! Мне почудилось, что как будто в воду ледяную упал. Глядь – а по мне эта хрень зеркальная растекается, сама, как живая! Меня то в холод, то в жар бросает, я стою, и уже весь в этой блестящей хреновине стою, как будто меня в ртуть обмакнули! Я – глядь! А Агнии нету сзади!
– А куда же далась? – Стёпа аж раскрыл рот от удивления.
– А вот ещё один её фокус-чпокус! Я ж тоже в тот момент ни фига не понял, спрашиваю её: «ты где?» А я, говорит, вся вокруг тебя! Растеклась по мне, по всей поверхности, понимаешь?! Защита, говорит, класса, э-э… как его, забыл, ультимат… абсолют… а, вот, ультабс, ультимативный абсолют! Ты, говорит, как в танке, тебе и снаряды нипочём, но только на 30 секунд. Беги! И я рванул.
– Так ты ж на ногах, говоришь, еле стоял?
– Ну да! А как она меня в эту шубу ртутную одела, силы удесятерились, боль исчезла. Я бегу, а она из всех автоматов разом палит, во все стороны. Очередь – труп, ещё очередь – ещё труп. Уж сколько она их там положила, я не считал, да только за эти полминуты она несколько магазинов расстреляла.
Андрей горестно замолчал, опустив голову. Степан тронул его за локоть:
– А дальше?
– Дальше… Летел я как ветер, за полминуты метров четыреста отмахал, почти до лесу домчались, и тут… короче, выключился у неё внутри этот тумблер, и броня эта испарилась. Не успел я до лесу добежать – снайпер пулю в спину влепил. Агнюшу пробила навылет, а во мне застряла. Вот такая финита ля комедия. Очухался я, а идти и не могу…
Андрей тяжко вздохнул и уронил голову, не в силах справиться с нахлынувшими эмоциями – дальше вспоминать было совсем тяжко.
– Ну, и? – подтолкнул его Стёпа.
– Потащила меня на себе. Волоком. Гитлеровцы – за нами. До болота дотащила, как-то замаскировались там за бугорком, на болотине-то. Да полынью рядом она пробила, ну, вроде, как потопли мы… Эти полезли, провалились, чуть сами в этом болоте не перетопли, ну, и не пошли. Гранат покидали, постреляли, и ушли. Короче поверили, что мы потонули в болоте.
– Ну, а вы что же?
Андрей снова вздохнул и продолжил:
– А что мы? Потащила она меня дальше. По болоту, да по лесу потом. Тащила весь вечер, несколько километров. А наутро нас нашли. Очухался в госпитале, после операции. Случайно узнал, что она на этом же этаже лежит. Кое-как доколдыбал, а она… – у Андрея свело скулы, появился комок в горле, – а она… короче… всё, говорит, заберут меня… всё, что надо, я, говорит, тут сделала, и… а сама… еле живая… почти не дышит, как свечечка сгорела… вот.
Андрей отвернулся, чтобы незаметно смахнуть предательски навернувшуюся слезу.
– И что? Забрали?
– Ну! В ту же ночь. Вот только это мне и осталось от неё…
Андрей полез в нагрудный карман гимнастёрки и бережно вынул аккуратно свёрнутый листок бумаги. Развернул, протянул товарищу.
Степан пробежал единственную строчку глазами, покачал головой, вернул бумажку Андрею:
– Хорошо написано. Обещала вернуться?
Андрей молча пожал плечами.