Штрафбат Павла Первого: Штрафбат Его Императорского Величества. Спецназ Его Величества. Диверсанты Его Величества. Заградотряд Его Величества

– А мы куда-то торопимся? Благородное искусство шпионажа суеты не терпит.

Да, господа-товарищи, хороший шпионаж много чего не любит. А вот мне в последнее время нравится с самым серьезным видом произносить заведомые глупости и рассказывать бородатые анекдоты. Волнуюсь, наверное, в преддверии большой войны и пытаюсь спрятать неуверенность за шутками. Боюсь? Скорее всего, так и есть – полководец из меня аховый, и больше полка в обороне не потяну. Про наступление вообще лучше не заикаться, дабы не опозориться. Будем надеяться на полководцев, зря, что ли, жалованье получают. И немалое – содержание генералов обходится нисколько не дешевле расходов на Черноморский и Балтийский флоты вместе взятые.

А война стоит на пороге и уже стучится в двери. Война, которая сейчас нужна больше мира, как бы ни страшно это звучало. Семь лет мы работали на нее, теперь наша очередь собирать камни. Или разбрасывать? Что же, значит, будем разбрасывать.

– Разрешите идти? – Застывший неподвижно секретарь наконец-то решился нарушить мое задумчивое молчание. Инициативный, и это хорошо.

– Да, конечно же.

Сергей Александрович щелкнул каблуками и вышел – никак не избавится от въевшихся с детства привычек. Потомственный военный – это вам не фунт изюму.

– Вызывали, Ваше Императорское Величество? – В приоткрытую дверь заглядывает усатый сержант с двумя золотыми нашивками за тяжелые ранения.

Черт побери, я сам не заметил, как рука привычно нажала на звонок. Зачем мне солдат в кабинете? Поговорить?

– Садись, – показываю на стоящий напротив стул. – Или присаживайся. Если так удобнее.

Улыбается, каналья, но мотает головой. Тоже правильно – для часового на посту караульный начальник пострашнее любого императора. И если обнаружит нарушение, то никакие монаршие милости не компенсируют грядущие неприятности по службе.

– Слушай, Василий Петрович, что ты думаешь о французах? – Сержант улыбается еще шире. А что, если Наполеон знает в лицо чуть ли не каждого своего гвардейца, то и русскому царю не зазорно. Вроде малость, а людям приятно. – Ну? Только правду.

Задумался. И это тоже хорошо, ведь лет пять назад мне бы ответили в таком духе: мол, не сумлевайся, надежа-государь, бравы солдатушки одолеют супостата одной левой, ты только прикажи. А глаза обязательно выпученные и похожие на оловянные пуговицы.

– Француз – вояка умелый, Ваше Императорское Величество.

– Давай без титулований, братец. Умелый, говоришь? А ты сам?

– Ну-у-у… сравнивать не стал бы.

– Это почему же?

– Несправедливое сравнение, государь! Кто я, а кто они!

– Русскому солдату негоже скромничать.

– При чем здесь скромность? – искренне удивился часовой. – В правильном бою я пятерых побью, не запыхавшись, а в тайном, как Александр Христофорович обучает, и двух десятков мало будет.

– Ладно, иди, чудо-богатырь. – Я откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

– Вот и поговорил с народом! Vox populi[12] послушал, мать его за ногу!

Скрипнула дверь. Черт побери, безопасность безопасностью, но все же стоит приказать смазать проклятые петли! Нервы и без того натянуты струной, а мерзкий звук проходится по ним даже не смычком – пилой, оставляющей зазубрины. Вот хватит кондрашка невзначай!

Легкие шаги Марии Федоровны узнаваемы. Дражайшая супруга в свои годы умудряется не только выглядеть на тридцать лет, но и чувствовать себя так же. Злые языки, к сожалению, еще не подрезанные под корень товарищем Бенкендорфом, утверждали, что императрица играла с дьяволом в карты, поставив на кон бессмертную душу против секрета вечной молодости. Как сообщали рассказчики, царица совсем было проиграла, но появление вооруженного кочергой и винтовкой ревнивого супруга, то бишь меня, радикальным образом повлияло на результат. В итоге состоявшегося выяснения отношений черт лишился рогов, хвоста, целомудрия (тут как раз пригодилась кочерга) и был отправлен этапом на Аляску. Вечная же молодость досталась призом победителю, разделившему ее в равных долях, не считая малой толики, выделенной присутствовавшему при допросе и аресте нечистого фельдмаршалу Кутузову.

Церковь в лице обер-прокурора Священного Синода отца Николая выступила с опровержением гнусных домыслов, но напечатанные во всех газетах Российской империи статьи имели эффект хоть и положительный, но прямо противоположный ожидаемому. Читатели с серьезным выражением лица кивали друг другу, многозначительно перемигивались, а история эта обрастала все новыми подробностями.

Да и плевать, честно сказать. Зато не придется никому ничего объяснять, выдумывая причины столь крепкого здоровья и общей бодрости организма.

– Павел, ты тревожишься, я чувствую… – Теплые ладони привычно легли на плечи. – Что-то случилось?

– На душе нехорошо.