Штрафбат Павла Первого: Штрафбат Его Императорского Величества. Спецназ Его Величества. Диверсанты Его Величества. Заградотряд Его Величества

Батюшка усмехнулся, вспоминая вспыхнувшие несколько лет назад споры о допустимости убийства духовными лицами. Чуть было дело до нового раскола не дошло! Но Господь не допустил – послал в умные головы правильные и нужные мысли. Убийство действительно недопустимо, но уничтожение врага, покусившегося на Отчизну, таковым не является. Сомневающихся тогда много оставалось, но именно они и составили собой братию закладываемых Павлом Петровичем пограничных монастырей, где пули и сабли лихих людишек окончательно выбили всякие сомнения. Все по святоотеческим заветам, да… Молитва мечом не хуже иных прочих, ибо сказано: «Не мир принес я вам, но меч!».

Мысли прервались звонком, известившим о падении давления в котле, и отец Михаил переключил машину на холостой ход, чтобы подбросить дров в топку и добавить воды. Вообще-то механики, построившие трактор, настоятельно рекомендовали использовать в качестве топлива каменный уголь, но они, скорее всего, рассчитывали, что он будет работать в южных землях, где этот самый уголек водится в изобилии и весьма дешев. А оттуда сюда его не навозишься! Только крупные заводчики могут позволить себе гонять баржи по Волге к устроенным у донского волока складам, а бедному сельскому священнику в одиночку такое не потянуть. Вот когда достроят железную дорогу… да не на конной тяге, как сейчас, а на паровом ходу…

Так незаметно и обед подоспел. В прямом смысле – его принесла в поле старшая дочь Марья Михайловна. Увязавшийся за матерью крепкий трехлетний мужичок первым делом проверил дедову работу и лишь потом соизволил обратить внимание на трактор. Насмотрелся за неделю, что это чудище во дворе стояло в ожидании погоды, и зрелище прискучило.

– Федор где? Чего-то я не заметил, как он ушел.

– Где же ему быть-то? Знамо дело, в сарае сидит, четвертый раз за утро сеялку смазывает.

– Неугомонный, – проворчал батюшка с одобрительными интонациями.

Старший зять Федор Саввич Самохин, по ранению уволенный из Второго Егерского полка в звании младшего сержанта, по выходе из гошпиталя прослушал сельскохозяйственный курс Ее Императорского Величества Марии Федоровны и теперь к любому занятию подходил научно и основательно. В Британском же походе дослужился до старшего лейтенанта и в качестве трофея привез из Лондона аж целых трех ученых агрономов. Именно он после свадьбы предложил объединить хозяйства в одно «обчество», но, в противоположность общинному миру, который, как известно, подлец, поставить целью не равную бедность, а личное богатство участников. Сообща оно легче выйдет, да и гуртом даже батьку бить сподручнее…

Батюшка воспринял присказку как обидный намек, и разговоры о благом начинании едва не закончились потасовкой, для духовного лица допустимой, но считающейся неприличной. Но быстро успокоился, уловив здравое зерно в предложении новоиспеченного родственника.

– Ты, Машка, Федору скажи, чтоб через пару часов сеялку сюда пригонял, ввечеру испробуем. И мешки пусть захватит, что красными лоскутами помечены.

На то зерно отец Михаил возлагал особые надежды. Отчаявшись получить приличные урожаи пшеницы, страдающей то от засухи, то от затяжных дождей, он полностью перешел на рожь и овес. Последний охотно закупали для нужд армии, а за первую государственный заготовитель платил твердую цену. Поменьше, чем вышло бы на базаре в Нижнем Новгороде или на ярмарке у Макария, но договор, заключенный на шесть лет вперед, позволял пренебречь подобной разницей. Да и не угадаешь с ценой: в неурожайный год с казенных складов могут продавать с наценкой лишь по копейке с пуда, что при больших объемах хоть сколько-то окупит расходы. А жадина разорится… и поделом собаке!

– Не забудь про красные лоскутки, – напомнил батюшка дочери.

– С тобой забудешь, как же, – хмыкнула та и, подхватив сынишку на руки, исчезла.

Вот ведь… Все бабы как бабы – задницей колышут величаво, будто волны в море-океане перекатываются, а эта егоза… И младшая такова же, но у нее хоть муж из отставных воздушных гусар – два сапога на едину ногу.

А семенная рожь действительно хороша. Не зря чуть ли не по зернышку отбирал из лучших колосков, да ездил по чужим полям, где покупая, где выменивая, а где, прости господи, тайком прихватывая приглянувшееся. И так четыре года. Поначалу на крохотной деляночке выращивал, потом больше и больше, нынче же на двенадцать десятин должно хватить.

– Ох ты, – спохватился священник, – чай и обед-то давно простыл.

Простыл – образно сказано. Все холодное и без того, а по случаю постного дня и обедом именуемое только из вежливости. Пара копченых осетровых звеньев, прошлогодние соленые грузди, чищеная луковица да десяток вареных карасей со свежим укропом. Вот и вся еда, не растолстеешь.

– Иже еси на небесех… – Отец Михаил перекрестил вышитую скатерть, прислонился к железным спицам тракторного колеса и совсем было собрался отдохнуть от трудов праведных, как деликатный кашель с дороги привлек внимание.

– Хлеб да соль, отче… – Вслед за кашлем послышалось и приветствие.