Штрафбат Павла Первого: Штрафбат Его Императорского Величества. Спецназ Его Величества. Диверсанты Его Величества. Заградотряд Его Величества

Мишка пожал плечами, ничего не понимая. О каком ухудшении говорит командир полка, если жизнь стремительно улучшается прямо на глазах? Вот кто он был ещё два дня назад? Никто, конопатый недомерок, которому рупь цена в базарный день. А нонеча? Обут в настоящие сапоги, одет в ушитый по фигуре мундир! Парадный, правда, но подполковник Бердяга объяснил: до присяги государю о ином мечтать бесполезно. Но даже этого хватило, чтобы увидевшие Миньку соседи снимали шапки и величали Михаилом Касьяновичем. Тем более приятно слышать сие не от крепостных, а от крестьян вольных – полковник Бенкендорф своими полномочиями объявил деревню Воронино государственной собственностью. А Фёдора и Митьку Полушкиных наградил полусотней десятин из земель князя Шаховского. И дабы поименованный князь не явил претензию, выдал крепчайшую бумагу, позволяющую свободным землепашцам жаловаться прямиком канцлеру графу Ростопчину.

Не-е-е, что-то чудит Его Превосходительство! Жить стало лучше, жить стало веселей. А что англичашек повесили, так туда им, ворам, и дорога! Мамку убили, отчима убили, бабку Евстолию убили… Спаси, Господи, государя Павла Петровича!

– Не понимаешь ты меня, Миша, – продолжал Иван Андреевич. – Тебе война кажется игрой… Да, так оно и было… выигранные битвы, выигранные кампании… Мы шли в бой как на парад! Развёрнутые знамёна, барабанная дробь, флейты, ровные ряды, яркие мундиры! А что видим сейчас?

– Что? – Минька опять ничего не понял, но на всякий случай решил поддержать беседу.

– А сейчас приходим к тому, что любая война превращается в бойню. Всё в ней подчинено единственной цели – убить противника. Нет, не противника – врага. Уже нет никаких правил, никаких приличий… Да чего объяснять, сам когда-нибудь поймёшь. Ладно, хватит о грустном. Давай, Миша, выпьем!

– Я же не пью, Иван Андреевич.

– Это правильно, – одобрил Борчугов и попытался встать. – Эх, ноги не держат.

– Ложились бы почивать, Ваше Превосходительство.

– Вечным сном? – Генерал захихикал и погрозил пальцем. – Уж не читаешь ли мои мысли? Ты колдун?

– Я?

– Ты! Докажи, что не так!

– Вот истинный крест!

– Не-е-е, такие доказательства не считаются. Водки мне ещё принеси.

– Это я мигом, Иван Андреевич.

– Мигом не нужно. И это… Миша… ты не торопись…

Выскочившего из избы Миньку перехватил карауливший у крыльца подполковник Бердяга:

– Гусар Нечихаев!

– Я, Ваше Высокоблагородие!

– Поди сюда. – Иван Дмитриевич указал мальчишке на лежавшее у хлева бревно. – Присаживайся, разговор есть.

Внутри у Миньки всё похолодело: точно так отчим отзывал в сторону для разговора, а потом отослал подальше от опасности. Неужели и сейчас?

– Я никуда из полка не уйду!

– Тебя разве кто гонит? – удивился Бердяга. – Иван Андреевич за водкой послал?

– Ага! Только не сказал, в котором месте её взять.

– Сейчас найдём, не переживай. Только вот что, гусар Нечихаев… ты бы пистолеты у него забрал, а?

– У кого?

– Ну не у меня же!

– А-а-а, понятно. А зачем?

– Ну мало ли что. У нас вон почти все офицеры рапорта об отставке написали, а если ещё без командира останемся…

– Как это об отставке?

– Да вот так! Приказ, мол, выполнили, а далее дворянская честь не дозволяет!

– А вы, Иван Дмитриевич?

Бердяга улыбнулся:

– А я, Миша, из казаков родом, у нас честь в службе царю и Отечеству, а не в лыцарских доблестях. От лукавого они. Так пистолеты заберёшь?

– Заберу!

Часом позже

– Пфе, господа! – Корнет Сысоев демонстративно швырнул саблю на стол. – Я не знаю, чем руководствовался Иван Андреевич, отдавая столь бесчеловечный приказ, но отныне не желаю более служить в опозорившем себя полку! Вот так!

– Браво, Митенька! – Рядом с первой саблей грохнулась ещё одна. – Мы офицеры, а не палачи!

– Потише, господа, – подполковник Бердяга кивнул в сторону печки. – Своими воплями вы разбудите ребёнка.

Предупреждение запоздало: сдвинулась занавеска и показалось заспанное детское лицо. Дашка оглядела собравшихся офицеров и строго спросила:

– А де мамка?

– Она скоро вернётся, – натянуто улыбнулся Иван Дмитриевич. – Ты поспи ещё немного, и мама придёт.

Девочка сморщила нос:

– Не пидёт – глисяне мамку вбили. И тятьку вбили. И бабуску вбили. А де Мися? Тозе вбили?

– Здесь он! – Бердяга обрадовался поводу сменить тему разговора. – Миша сейчас придёт.

– Мися пидёт! – согласилась Дашка. – Он глисян плогонит?

– Обязательно прогонит. Их непременно нужно прогнать.

– Глисяне плохие… Мися глисян вбьёт?

– Ну конечно же.

– А вы?

Тишина… Чей-то вздох, напоминающий стон… Почему-то очень больно смотреть в требовательные глаза ребёнка.

Шёпот:

– Господин подполковник.

– Слушаю вас, корнет.

– Порвите, пожалуйста, моё прошение об отставке… – И уже во весь голос. – Мы их прогоним! Веришь? Обязательно прогоним! И ещё будем вальсировать на твоей свадьбе!

Разве можно верить гусарам, когда они что-то обещают девушкам? Обманул и этот – штаб-ротмистр Ахтырского гусарского полка Дмитрий Сысоев погиб в безумной рубке под Прагой ровно через пять лет. Иван Дмитриевич тоже не выполнил данного Дашке слова – генерал-лейтенант Бердяга был убит австрийской пулей при штурме Вены в тот же год.