Штрафбат везде штрафбат Вся трилогия о русском штрафнике Вермахта

— Ты счастливчик, — сказал Красавчик, — будущее сулит тебе столько волнующих открытий! Нас–то уже ничем не удивить. Привет, Шерман. — Он похлопал танк по высокой груди. — Американский «М–4», — пояснил он Фридриху, — хорошая машина, особенно если ты внутри, а не снаружи.

— Откуда здесь американский танк? — удивился Фридрих.

— Из Америки, естественно, — пожал плечами Красавчик Он не видел в этом ничего удивительного. Их действительно трудно было чем–либо удивить.

Из башни «шермана» высунулся знакомый норвежец.

— На ходу! — сказал он, показывая им большой палец.

Он был из экипажа подбитого танка. И он вновь рвался в бой. Они все рвались в бой.

Они не сильно продвинулись. «Тигры», «пантеры», трофейные «шерманы» и «Т–34» — все они одинаково вязли в польской глине. Они сжигали остатки топлива и расстреливали боекомплект. Сверху на них непрерывно сыпались снаряды, у русских не было ни в чем недостатка, ни в пушках, ни в снарядах. Их рассекали и обходили кавалерийские части, копыта коней не так вязли в глине, как гусеницы танков.

Им пришлось отступить. Они окружали прорвавшиеся им в тыл русские части, а те в свою очередь окружали их. Получался слоеный торт. Юрген наконец понял, почему его называли «Наполеоном». Тот ведь тоже точно так же отступал из России. Слой французов, слой казаков… Теперь их, немцев, пытались размазать как крем и прижать сверху. Шалишь! Им это не впервой! Они знали, как действовать в таких ситуациях.

Они вырывались из обхвата и смыкали ряды. Они восстановили линию фронта и даже на какое–то время зацепились на их старых позициях. Но им пришлось вновь отойти. Русские пытались прорваться к Висле между Модлином и Варшавой, рассечь немецкие силы. Они рассеклись сами, по живому. Остатки «Викингов» стали отходить к Модлину, их батальон — к Варшаве.

Они огрызались огнем и контратаками и цеплялись за каждый бугорок, за каждый овражек. Но они были вынуждены отходить, когда на два, когда на пять километров в день. У русских было преимущество во всем: в живой силе, в танках и артиллерийских орудиях, в самолетах и боеприпасах.

— Сила солому ломит, — так сказал Брейтгаупт как–то поздно вечером, перед очередной сменой позиций.

«Viele Hunde sind des Hasen Tod.»

Это сказал Брейтгаупт.

У русских было преимущество во всем. Но на их стороне была выучка и сила духа. Они не тряслись от страха, как зайцы. Они сражались, стараясь нанести противнику максимальный урон, хоть на сколько–то уменьшить его громадное численное превосходство. Им это удавалось, соотношение потерь было где–нибудь пять к одному, но и этот один был для них на вес золота, но и этот один был их товарищем.

Они потеряли больше половины батальона. Юрген теперь командовал взводом, этот взвод был немногим больше его прежнего отделения. Обер–фельдфебель Хаппих погиб при их совместной с норвежцами контратаке. Он был ранен пулей в руку в первой же стычке. Тогда ему повезло. Он был слишком большим, обер–фельдфебель Хаппих, он представлял собой отличную мишень и не подходил для современной войны. Он утверждал, что его спас опыт. После перевязки он вернулся в строй. В контратаке в него угодил артиллерийский снаряд. От этого не спасает никакой опыт.

Опыт и везение — неизвестно, что имело большее значение. Целлер, бывший лейтенант и боевой офицер, заработал уже два ранения, на никудышном новобранце Граматке не было ни царапины. И ведь нельзя сказать, что Граматке отсиживался в тылу. Им просто негде было отсиживаться. Им подчас некуда было забиться.

Однажды атака русских застала их в чистом поле. Три танка вырвались из леса и поперли прямо на них. Брейтгаупт как заведенный копал окоп, окоп на двоих. Юрген лежал в нескольких метрах впереди, сжимая в руках связку из двух последних гранат. Ему удалось подорвать и зажечь танк. Красавчик расстрелял танкистов, пытавшихся выбраться наружу. То же удалось и еще кому–то на противоположном фланге. Но один танк прорвался. Он прошелся гусеницей по неглубокой ямке, в которой лежали, прижавшись друг к другу, Карл и Фридрих. Танк оставил после себя кровавое месиво, его правая гусеница была красной от крови, он устремился дальше, чтобы омыть в крови и левую, он весь жаждал крови.

Этот кровавый пир остановил обер–лейтенант Вортенберг, в бою он оказался сколь же хорош, как и в общении. Он остановил торопливого солдата, вырвал гранату из его руки и, выждав паузу, хладнокровно метнул ее точно в ходовую часть танка.

И тут из неглубокой ямки поднялась залитая кровью, забрызганная кусочками мозга и облепленная ошметками кожи и мышц фигура. Это был Фридрих. На нем была плоть и кровь его товарища.

С легкой руки Красавчика его уже многие называли Счастливчиком. Теперь это прозвище утвердилось навсегда. Но Фридрих не выглядел счастливчиком, в его сердце была огромная рана, ведь он потерял старого товарища. Она заживет, со временем, с опытом, с горьким опытом потерь.

Опыт — дело наживное. А чтобы его нажить, нужна удача. Удача в их солдатском деле важнее всего. Так разрешил для себя этот вопрос Юрген.

* * *