Штрафники против гитлеровского спецназа. Операция «Черный туман»

– За два дня знаешь что может произойти? Если человек ранен и нуждается в помощи. Или кровью изойдет. Или гангрена начнется. А еще хуже – перитонит.

– А это что? Болезнь, что ли, такая?

– Это – если в живот ранен. Воспаление брюшины начинается. Ничем помочь уже нельзя.

– Да, в живот – это хуже всего. Ты, если что, в живот мне не стреляй. Лучше сразу в голову.

– Перестань. Твоя задача – самолет найти. Ты запомнил, где он упал?

– Запомнил. Как пошел на Котовичи, так и не отвернул. Где-то там, видать, и сел.

– Почему ты уверен, что подбитый самолет сел?

– Так не грохнуло. Не взорвался. Тихенько сел. Без грохота.

– Котовичи. Что это за место?

– Хутор до колхозов был. Два двора. Братья жили, Котовичи. Ихний хутор был. Потом переселились в Васили. Я что думаю: там у них в Котовичах луга были. Росчисти. Они до сих пор не особенно и заросли. Мы туда тоже косить ездили. Один луг василевские всегда выкашивали, один луг мы, чернавичские. Косили по очереди. Начальство помалкивало. Всем хорошо. Тут у нас так. Пуща. Воля.

– Ну и что? При чем тут ваши покосы? Все так делали. У нас на Каменке тоже лесные покосы были, о которых начальство либо не знало, либо знало и молчало.

– Вот так при каждой власти. Украдьмя, рывком. Только чтобы выжить, детей прокормить. А про росчисти я к тому, что, может, летчик и сел там? Поле там ровное, сухое. Сверху, должно, хорошо видно.

– Пойдем туда, – согласился Калюжный. – Посмотрим на твои Котовичи. А на телеге ты туда проедешь?

– Проеду. Есть одна дорога. По ней сено и вывозили. Только там болото есть одно… Раньше мост был. Потом сожгли. К сенокосу-то болото подсыхает. Вода уходит из проток. А сейчас там – озеро.

– Как же мы доберемся до твоих Котовичей?

– Доберемся. Рогуля в Чернавичской пуще не пропадет.

– Брод знаешь?

– И брод знаю. И лодка есть.

– Большое у тебя хозяйство, Василь. Справно живешь.

– Я много работаю, Стрелок. Род у нас такой. Воткни у Рогулей палку во дворе – она и зацветет. И, глядишь, через год на ней бульба начинает расти. Ты видал когда-нибудь, чтобы бульба, картоха по-вашему, на дереве росла?

Калюжный недоверчиво покосился на Рогулю, чуя явный подвох.

– Я тоже не видел. Нигде. А у нас, у Рогулей, росла. И плодоносила! Пока колхозы не пришли. Так-то. Не веришь? Хоть у кого спроси. Аксюха скажет. Она тоже до работы жадная. Много ты у нее на диване полежал, когда на ноги встал? А, ну вот…

Дальше, до самой протоки, ехали молча. Калюжный то придавливал коня каблуками и выезжал вперед, то нарочно отставал и наблюдал за «самооборонщиком». И думал: с одной стороны Рогуля – типичный шкурник, который готов пересидеть за своим высоким забором любую бурю. Никакого ему дела нет до того, что враг топчет и попирает родную землю. Понятие о земле у него свое, собственническое. Свой двор, своя усадьба, свой огород, свое поле, луг… Где можно что-то вырастить и потом что-то собрать и затащить собранное в погреб. Вот что такое для него земля. Ни больше ни меньше. Но тут-то как раз и открывается совершенно другой Рогуля – труженик, хозяйственный мужик, отец семейства. И как же ему поднять на ноги свою ораву, если не иметь достаточное количество земли? А тут еще и война… Кого не успели призвать, тот оказался в лесу или угодил в краевую оборону. Рогуля выкрутился. И дальше будет ужом завиваться, хоть вокруг немецкого штыка, хоть вокруг советского, только бы выжить, уберечь хозяйство, жену и детей от разорения и гибели. И с ним, с Калюжным, он согласился пойти, потому что другого выхода вдруг не оказалось. Да, невелик у него выбор. А дальше для Рогули курна начнет сужаться еще сильнее и сильнее.

В душу к нему лезть бесполезно. Он уже организовал надежную самооборону, чтобы никто туда не ступил ногой. Да что ногой, этот сучковатый и узловатый человек не даст и заглянуть в свою суть. Кому какое дело до того, кто он, комсомолец и «самооборонщик» Рогуля, на самом деле? А может, он ни тот ни другой, а просто мужик, хуторянин, крестьянин, которому не хочется думать ни о чем, кроме своей земли и своей семьи? Что тут плохого?

К протоке он подъехали, когда небо начало заволакивать тучами.

– В ночь дождь жди. – Рогуля посмотрел в небо, улыбнулся скупой улыбкой. – А это и хорошо. Земле дождь нужен. Отсеялись, отсажались. Пускай льет! За нас на земле поработает. Яровое скорее попрет.

Пока искали лодку, дождь пошел сильнее.

– Ночи-то нынче еще холодные, – сказал Калюжному Рогуля, оглядывая его легкую одежду. – Не по сезону ты оделся, Стрелок.

– Дождь, черт бы его побрал!..

– Дождь – это-то как раз неплохо. Следов поменьше. Ночь подольше да потемней. – И кивнул на береговой откос, где у него стояла какая-то, ему только приметная, вешка. – А вода-то не больно велика. По дамбе кони должны проехать.

Дамба лежала под водой ровным горбом насыпи, обросшей травой и реденьким, чахлым, будто придушенным кустарником. Кони осторожно ступили на нее, но вскоре осмелели и пошли скорее.

– Но! Шибче, Стыр, шибче! – подгонял коня Рогуля, радуясь тому, что не пришлось беспризорно бросать коня за протокой.

– Откуда здесь дамба, Василь?