Штрихи к портрету

Стихи, посвященные Флоренскому, Ахматовой, Ходасевичу, — были явным и несомненным продолжением неоконченных разговоров, дневниковыми записями, репликами после встреч. В них не столько настроение или мысли просматривались и читались, как чувство близкого недавнего общения. Вот, к примеру, стихи, обращенные к отцу Павлу Флоренскому. Виделись они нечасто, но очень дружили. Позже, массовую участь разделив, Флоренский исчез. Еще наверняка появится много книг об этом сверхталантливом мыслителе и инженере. А вот стихи его друга Бруни:

Вы печалью меня напоили!Сердце стонет или поет…Чем, скажите, вы отравилиЧай душистый, варенье и мед?Думаю, не от того лиВремя застыло с тех пор?Все мне видится ясно до боли

Снежная скатерть, ковер.Все я щурюсь от лампы висячей,Или ваш это пристальный взгляд?Все томлюсь нерешенной задачей -Не смертелен ли выпитый яд?

О чем они разговаривали, можно было только гадать, очень широк был спектр возможных тем. Только не Флоренский ли сказал некогда Бруни, что тот должен писать прозу? Потому что если может, то должен. Больно уникальное стояло время на дворе, грех не свидетельствовать о нем. Но на догадки Рубин не решился.

В Оптиной пустыни стихи пошли иные, стало всплывать недавнее былое. И писал Бруни то о нем, то о своем странном и спокойном сегодня — именно покоем оно тревожило его, — мятежными были поэтому стихи. Рубин выписал два.

Поля! Поля! Разбег, полет!Под крыльями метель метет!

Проклятого бензина чад,Цилиндры черные стучат.Колотит сердце верный бой,И стонет воздух голубой.Рвануться вверх! Сорвать узду!Ах, мне б разбиться о звезду!Ах, мне бы так ворваться в рай,Крича России: «Догорай!»

Кричать, кричать… — проклятый чад!А крылья кренятся назад -Туда, где кружат города,Где бьет бескрылая беда.Второе было просто и прямо обращено к ТворцуВ Твою лазурь теперь я не смотрюсьИ гнева Твоего я не боюсь.Ресницы тихо опускаю ницИ падаю, и, падая, молюсь.

Смотрю в глаза, как в зарево зарниц,Мое лицо в сияньи милых лиц,К измученному сердцу моемуЛетят лучи мерцающих ресниц.Когда же эту светлую тюрьмуЗахочет сокрушить Твой древний гнев, -Как щит навстречу грому ТвоемуРебенка я высоко подниму.

А одно очень большое стихотворение Рубин выписал из дневника целиком — датировалось оно двадцать пятым годом, и очень ясно в этих нарочито подражательных усмешливых строфах проступал характер, слышалась тоска, ясно было, что служение воспринималось как ссылка. Добровольная, во исполнение данного слова, но ссылка. Называлось оно «Послание друзьям». В книжку Рубин отобрал его начало и конец.